Полдень, XXI век, 2010 № 08

4. Письмо, пришедшее из Табаусского энтомологического института, меня огорчило, так как в библиотеке имелось всего две статьи Паригаци. Первую я получил в прошлый раз, а когда перевёл вторую, то совсем расстроился — оказалось, что она посвящена осам рода Odynerus. Об осах, охотящихся на пауков, я априори знал гораздо больше Паригаци, но не они были темой моей диссертации.

Всё же я вскользь просмотрел статью и с удовлетворением обнаружил пару абзацев, посвящённых Araneus anthropophagus. Писать об осах-охотниках, не упомянув о пауках, невозможно.

… В отличие от большинства пауков, Araneus anthropophagus не парализует жертву, попавшую в сети. Опутанная паутиной жертва продолжает жить, и иногда срок её жизни в сетях Araneus anthropophagus достигает двух-трёх недель, так как паук не высасывает жертву сразу, а питается небольшими порциями. Таким образом, можно считать, что, не убивая жертв, Araneus anthropophagus использует их в виде своеобразных «живых консервов». Мало того, суммируя неполные и, к сожалению, отрывочные сведения о жизнедеятельности Araneus anthropophagus, можно сделать предположительный вывод о том, что, оставляя в живых некоторых жертв — в частности, мух жужжал, — паук использует их в качестве приманки…

В общем-то, ничего нового я из статьи не почерпнул. Сомнительным представлялся тезис о «живых консервах» — пауки, парализующие своих жертв, также создают своеобразные «консервы». Что же касается вывода об использовании жужжал в качестве приманки…

Я подумал. Версия о «живой приманке» бытовала давно, но, пожалуй, Паригаци первым отважился сказать об этом в научной статье. Есть повод для полемики…

Больше не сомневаясь, я скопировал выделенный фрагмент статьи Паригаци и перенёс в черновик диссертации.

5. С утра стояла пасмурная, слякотная погода, но к полудню похолодало, пошёл снег. Ближе к вечеру снегопад прекратился, однако мороз продолжал крепчать.

Когда я в сумерках походил к дому, пятиэтажка выглядела нежилой. Стёкла на окнах были расписаны морозными узорами, облепленные снегом провода антенн походили на паучью сеть, наброшенную на крышу. Ни в одном окне не горел свет, словно электроэнергию отключили за неуплату. Ничего удивительного в этом районе.

Во дворе было пусто и необычно тихо. Снег на асфальте лежал ровным нетронутым покрывалом, будто стояло раннее утро и из дома ещё никто не выходил. У подъезда с подоконника второго этажа сорвался ком снега и мягко, как клок шерсти, спланировал на землю.

Я открыл дверь, но войти в подъезд не смог — перчатка намертво приклеилась к ручке. Освободив руку от перчатки, я осмотрел дверную ручку. Какой-то шутник облил её прозрачным, густым клеем. Я осторожно потрогал клей острым ногтем. Клей был вязким, но ни к ногтю, ни к коже не приставал. Тогда я снял вторую перчатку, бросил её в снег и, достав из кармана баллончик с абгезионным составом, обрызгал одежду. В конце концов, не голым же идти?

Перила на лестнице местами были обмазаны клеем, а на ступеньках то здесь, то там валялись клоки бело-серого пуха. И чем выше я поднимался, тем больше пуха встречалось на моём пути. Он был под ногами, на стенах, гирляндами свешивался с потолка, витал в воздухе, но к одежде, обрызганной абгезионным составом, не приставал.

Когда я увидел, что все щели входной двери квартиры Алевтины законопачены пухом, что-то вроде жалости шевельнулось в душе. Но я подавил в себе это чувство. Знал, что так будет, и нечего рюмзать.

Дверь моей квартиры тоже была залеплена пухом. Как бритвой, я прошёлся по периметру двери остро оточенными ногтями, и пух медленно осел на пол.

Звонить я не стал. Достал из кармана ключ, провернул в замке и начал тихонько открывать дверь. Дверь поддавалась плохо, тогда я надавил сильнее и почувствовал, как по полу прихожей что-то мягко сдвинулось. Шагнув через порог, я увидел на полу труп.

Он лежал навзничь с широко открытым в немом крике ртом и стеклянными глазами смотрел в никуда. Реденькие усики на верхней губе топорщились, но им уже никогда не суждено было двигаться. И тогда я узнал его. Ошибся я при первой встрече — ничего общего у него с пауком-сенокосцем не было. Типичный представитель короткоусых мух Brachycere. Мог бы сразу догадаться по его пристрастию к тухлой ветчине.