Полдень XXI век, 2010, №11

— Хорошо, Сергей Васильевич. У меня еще есть хорошие немецкие таблетки — коланин и новые, как там они называются… — зубатовский помощник порылся в маленьком саквояжике — а, вот, хероин, патентованное средство от кашля — и при усталости очень хорошо.

— А… а… — Алексей даже попятился от предложенной бутылочки, на мгновение теряя дар речи. — Нет, я лучше просто кофе выпью. Просто кофе, да. Или даже лучше просто чай.

— Замечательно. Тогда, Илья Константинович, чай и кофе. С лимончиком? С лимончиком.

Когда дверь за помощником закрылась, Зубатов внезапно сказал:

— А пойдемте-ка выйдем на балкон, покурим. Накиньте тужурку, там прохладно от ветра.

Первой мыслью было — «ох, ё… он же убитый…», — но затем Алексей все же вспомнил, что в салон-вагоне есть кормовой открытый балкон — и именно там они уже курили — в самом начале поездки, когда Зубатов только позвал его в великокняжеский вагон «немного поработать над бумагами». Он еще подумал тогда — блин, считаться главным в компании — это круто, если Шилову с женой отдельное купе положено, то и он, как главный, право на отдельное купе имеет… и Катя придет… Да, блин, размечтался…

Зубатов раскуривал сигару, не торопясь, сопел ею, скосив глаза на ее кончик, очевидно, он не спешил продолжать разговор. Потом все же решил говорить прямо, без обиняков:

— Алексей, вы человек отнюдь не глупый, я вам всецело доверяю и на вас рассчитываю. У меня к вам будет небольшая просьба. Постарайтесь объяснить вашим товарищам, что, м-м-м… скажем так, лучше всего постараться не упоминать в будущих разговорах при дворе несколько тем. Во-первых, это касается инсинуаций относительно Сергея Александровича, и, как это называют у вас, яоя. Без его поддержки у нас могут возникнуть большие сложности, и, кроме того, это все не более чем грязные сплетни, клеветнические наветы.

— А…

— Погодите. Во-вторых, — и это тоже очень важно — не стоит рассказывать анекдотов о покойном государе. Все эти фантазии о фляге за голенищем сапога — это все очень нам повредит, тем более что Мария Федоровна, вдовствующая государыня, обладает достаточной властью при дворе. Особенно это касается того, что я хотел бы обозначить как «в-третьих» — а именно германского влияния на государя через императрицу. Мария Федоровна и Александра Федоровна относятся друг к другу не самым лучшим образом, и если мы действительно хотим перемен для России к лучшему — нам потребуется поддержка Марии Федоровны для ограждения престола от германского влияния. Так что, никаких фляг в сапоге. Не надо пока также оглашать сведения о мистическом, да, именно мистическом, увлечении Александры Федоровны этим мужиком, о котором вы рассказали. И еще… — Сергей Васильевич опять посопел сигарой, — мне отнюдь не нужны обвинения в бонапартизме. Поэтому я вас очень прошу — воздерживайтесь от упоминаний о том, что лучшее управление для России есть президент — бывший руководитель Охранного отделения. Опять я запамятовал эту аббревиатуру…

Смятый и издерганный в руках платочек отлетел в угол, отброшенный Александрой. Она то порывалась подняться из кресла, сжимая руками его подлокотники, то откидывалась к спинке, прижимая ладони к щекам и совершенно не стесняясь слез. Николай смотрел на нее снизу вверх — он всегда смотрел на нее несколько снизу вверх — но сейчас он просто стоял подле нее на коленях и просил жену говорить тише, чтобы не разбудить новорожденную дочь, спавшую в соседних комнатах под присмотром мисс Игер.

— Аликс, я прошу вас, прошу вас… Побеспокойтесь же о себе, — голос его был умоляющим, — рождение Мари и так сильно повредило вашему здоровью…

— Ах, Ники, — лицо Аликс было красным и подпухшим, — что мне беспокоиться о себе, as well be hanged for a sheep as for a lamb[6]. Господи, ну почему же вы послали этих шестерых к этому гнусному чудовищу, князю Сергею? Ники, неужели же вы не видите, что мы для них словно бабочки на булавке? Если бы не те знания, что есть у них, — их бы давно следовало повесить. Вы видели их глаза, Ники? Они же нас всех уже давно убили!

— Аликс, я прошу вас, успокойтесь же… Я уверен, что когда больше поговорю с ними, то смогу понять их, смогу понять, что же мы сделали не так…