Полдень, XXI век, 2011 № 06

Мы просидели в саду до вечера. Со стороны моря поднялась огромная рыжая полная и самодовольная луна.

– Господи! – воскликнула Ира. – Меня, наверно, уже с милицией ищут!

Я ничего не сказал, но посмотрел на часы – четверть девятого! – и подумал, что Лёва наверняка наплел Лиле о неожиданном заседании Ученого совета по присуждению докторских степеней.

За три часа я успел узнать, что свою жизнь от детских лет до смерти Ира вспомнила однажды, когда шла с работы. Споткнулась; хорошо, что не упала. Дыхание прервалось, сердце захолонуло. Она присела на каменный бордюр у памятника Джапаридзе…

Работала Ира не в Академии, а в Бакводоканале, переводила тексты с пяти языков – английского, французского, испанского, немецкого и польского – по заказам, разрешенным экспертным советом.

Замужем. Только этого не хватало! Детей нет (слава Богу), хотя она очень хотела. Муж? Алик его зовут. Неплохой человек, заботливый, работает в Политехе (неужели Лёва с ним знаком? Я спрашивал его об Ире, а не о ее муже, о котором не имел ни малейшего понятия!), преподает органическую химию (Лёва может его не знать, с химиками он вряд ли общается).

– Я думала, что любила его, – сказала Ира отрешенным голосом, будто не о себе рассказывала, а о плохо известной ей женщине. – Наверно, это была привязанность, привычка, мы семь лет женаты. А когда вдруг накатило, и я вспомнила свою настоящую жизнь, тебя, Женечку, все-все-все…

Спросила себя: что я здесь делаю? Зачем я здесь, если уже умерла?

– Настоящую жизнь, – пробормотал я. – Ты думаешь…

– Конечно! – сказала она убежденно. – Та жизнь была настоящей, а эта как… не знаю… Ожидание. Я жила в ожидании и всегда чувствовала это.

– Всегда… С какого возраста ты себя помнишь?

Я должен был знать, когда для нее возникла эта эмуляция, в каком возрасте Ира «воскресла».

– Знаешь, Миша, – задумчиво произнесла Ира, – ты хорошо спросил. Это, наверно, странно, но детство я помню по рассказам мамы. Сама я как-то… Мама любила вспоминать, я любила слушать, и у меня как бы возрождалась память. Понимаю, что на самом деле, скорее всего, не помнила, но мамины рассказы были такие живые… И мне стало казаться, будто она извлекает их не из своей памяти, а из моей.

– Значит, – сказал я, – «воскресла» ты в возрасте лет пятнадцати? Или раньше?

– Воскресла?

Я объяснил ей про Точку Омега и, пока говорил, мне начало казаться, что все это Ира уже слышала, уже знает, она кивала и не задавала вопросов, как тогда, в первый раз, несколько месяцев назад. Тогда она много спрашивала и раздумывала, а сейчас только слушала – неужели помнила что-то и из той своей жизни?

– Ты когда-нибудь работала в Институте экономики? – спросил я, прервав объяснения.

– Нет, – сказал она, помедлив, будто ей вспомнилось что-то… не настоящее… а как бы… Нечто, что могло бы быть, но чего не было на самом деле… или было?

– Нет? – повторил я.

– Знаешь, – заговорила Ира, взвешивая каждое слово на весах памяти, – ты сказал, и будто действительно возникла новая память… как мама мне о детстве рассказывала. Смутно вспоминается…

– Что? – заинтересованно спросил я. – Не буду напоминать. Попробуй сама…

– Ты, – она опять помедлила, – знал меня, когда я работала в Институте экономики?

Я промолчал, глядя на луну, уже высоко поднявшуюся над крышами – белое лицо паяца.

– Мы были знакомы? Я хочу сказать: мы прожили жизнь вместе, но у меня ощущение…

– Не думай сейчас об этом, – быстро сказал я. Не хватало, чтобы воспоминания перемешались в ее сознании так, что не разберешься, откуда какое.

И еще само собой сказалось, я сам не ожидал, что произнесу такое:

– Мы не должны больше расставаться. Ни на секунду.

Иначе…

Иначе мир мог опять измениться, мы опять оказались бы в разных эмуляциях, я не знал, в какое мгновение происходит переход. Но в сознании отложилось, что, если не расставаться, пусть мир меняется, мы все равно будем вместе.

– Да, – сказала Ира.

Решимости у нее было больше, чем у меня.

– Все равно, – сказала она, – Алик меня уже ищет. Может, в милицию позвонил. Я не вернусь домой. Не смогу с ним. Не смогу посмотреть в глаза, не то что…

«Лечь в постель», – закончил я за нее фразу. А я мог? Сейчас?

Не вернуться? Лиля с ума сходит, Вова не спит, оба стоят у окна, высматривают папу на улице, а он все не идет. Двенадцатый час… Лёва, если и пробовал меня «отмазать», скорее всего, оставил попытки и уехал к себе, в холостяцкую квартиру, где меня не стали бы искать.

– Поедем к моему другу, – сказал я. – Бог не выдаст, свинья не съест.

С какого бодуна пришла мне в голову эта пословица?

– Меня знобит, – сказала Ира.

Мы обнялись и долго целовались. Кто-то проходил мимо, я слышал шаги, кто-то хихикнул, приняв нас за влюбленную парочку (и разве ошибся?).

Когда мы пришли в себя, луна поднялась почти до шпиля Академии. На моих часах было десять минут первого, и я подумал, что даже для Лёвы это был час поздний и к принятию быстрых решений не располагавший. Автобусы не ходили, добираться придется пешком. Почти час ходьбы.

– Пойдем, – сказал я. – Позвоним Лёве. Ты должна его знать.