Так Сученыш поселился у Сереброва и со временем обзавелся собственным именем – Матвейка. А мертвый Буян с тех пор стал навещать хозяина в кошмарных снах, укоризненно зияя разорванной глоткой и давя на грудь охотника грубыми подушечками широченных лап. Вот и сейчас вес его был почти невыносим, он мешал дыханию, перекрывая доступ кислороду, и…
…Михаил Степанович не сразу понял, что уже несколько секунд не спит, а давление на грудь хоть и продолжается, но на деле не такое уж и сильное. Громко вдохнув полной грудью промерзший воздух, Серебров провентилировал легкие и проснулся окончательно. Мутноватый спросонья взгляд встретился с остекленевшими звериными зрачками, заставив охотника вздрогнуть. Но практически сразу в поле зрения попал всклокоченный белый мех, обвисшие длинные уши и характерная губа, из-под которой торчали тупые белые зубы. Серебров выпрямился, сбрасывая с себя заячью тушку. По виду косой тянул килограммов на пять, но по ощущениям выходили все пятьдесят.
Быстро обшарив взглядом пространство перед собой, Михаил Степанович отыскал еще одного зайца, чуть помельче первого, пару упитанных тетеревов, лису с целым выводком маленьких рыжих щенят, после смерти ставших похожими на плюшевые игрушки, и одного лупоглазого филина. Последнего Матвейка притащил «на пробу», как притаскивал он все, что попадалось ему впервые. Все тушки были высосаны досужа, а у тетеревов, вдобавок, отсутствовали головы. Упырь сидел неподалеку, склонив голову к левому плечу, с интересом разглядывая проснувшегося хозяина. Значит, охота закончилась. И закончилась, слава Богу, удачно.
Поднявшись на ноги, Серебров цапнул филина за лапы и, раскрутив, зашвырнул далеко в кусты, давая понять – нам такого не надобно. Матвейка проводил выброшенный трофей немигающими синими глазами и вновь уставился куда-то за спину Михаила Степановича. За два года успевший изучить его поведение, охотник научился понимать позы и жесты мертвеца и порой даже улавливал разные эмоции в неподвижном, навечно застывшем выражении уродливой морды. Сейчас – Михаил Степанович мог сказать это с абсолютной уверенностью – упыреныш ждал одобрения. От этого странного ожидания, прячущегося в глазах кровососа, сердце Сереброва тревожно заныло. Стараясь оттянуть время, он собрал добычу. Только после того, как в одной руке его были крепко зажаты заячьи уши и лисьи хвосты, а в другой мягкие крылья тетеревов, охотник нашел в себе силы обернуться и посмотреть себе за спину. И тут же вновь уронил на землю тщательно собранные трофеи.
На вид мужчине было лет сорок – сорок пять. На бескровном, лишенном растительности лице его отпечаталось скорее удивление, чем страх. Прямо под горлом, не скрываемым более разорванным воротом свитера, на месте вырванного кадыка багровела глубокая дыра с обсосанными бледными краями. Серебров подошел к покойнику, присел на корточки и пальцами прикрыл ему веки.
– Что ж ты, Господи… не уберег, – прошептал он.
Пуговицы на куртке чужака не желали поддаваться дрожащим пальцам и расстегивались с большим трудом. И все же Серебров справился. Запустил ладонь во внутренний карман и уверенно вытащил оттуда бумажник, связку ключей и мобильный телефон. Ключи и мобильник он опустил к себе в карман, а бумажник открыл и долго смотрел на улыбающиеся физиономии двух девчонок лет пяти. Сглотнув застрявший в горле горький ком, Михаил Степанович быстро вынул из кошелька всю наличность и тщательно протерев, вернул его законному владельцу. Матвейка тем временем перебрался поближе и теперь, обхватив самый толстый корень руками и ногами, сидел над тем местом, где только что спал его хозяин. У Сереброва мелькнула мысль – может быть, не стоит вот так, у него на виду брать вещи, деньги? Но тут же, снимая с трупа патронташ и ремень с хорошим охотничьим ножом, одернул себя, – сделанного не воротишь, мертвому все эти цацки теперь ни к чему, а ему – Сереброву – на что-то жить надо.
– Эх, Матвейка, сученыш ты! – с болью в голосе, чуть не плача, пробормотал Михаил Степанович, споро выворачивая покойнику карманы. – Сученыш, как есть!
Сученыш сидел на месте, попеременно поворачивая к хозяину то одно, то другое ухо, словно прислушиваясь.
Могилу необходимой глубины удалось выкопать лишь к вечеру, когда в лес пришла подельница-ночь, желающая помочь спрятать улики. Морщась от боли в сорванных мозолях, – пройти полтора метра твердой, как камень, земли саперной лопаткой, это вам не шутки! – охотник вылез из ямы. Покойника он столкнул туда ногой. Наскоро закидал тело землей и тщательно утрамбовал, оставив едва заметный холмик, – по весне просядет, будет не так заметно. Остатки земли долго перетаскивал к речке и сбрасывал под лед. По большому счету, можно было точно так же поступить и с безымянным мужиком, на беду свою повстречавшим Матвейку, но было это как-то… не по-христиански. Не по-христиански было и втыкать в грудь мертвецу наскоро выструганный кол, но иначе поступить Михаил Степанович просто не мог. Боялся.