Полдень, XXI век, 2012 № 01

– Да, миллион! – буквально прошипел он. – Всё равно прилетит! И не вздумайте сомневаться! Обязательно прилетит! За пятьдесят километров прилетит. Этот раствор для него как разящая насквозь стрела Амура.

Я буркнул: чёрт его знает…

– Вот, вот! А чёрт знает. Чёрт, что замечено многими, весьма информированное существо.

Прошла минута-другая…

– Уже летит! – уверенно заключил мой спутник, глядя с отвесной крепостной стены в сторону широкой дельты Днестра.

Это было некрасиво, отчасти полное свинство, но после таких уверенных слов я хохотнул.

От возбуждения его уже просто трясло. На мой смех он не обратил никакого внимания.

– Объект появится со стороны цитадели. Прямо из-за стены. Мы не стоим там, так как нужно время его увидеть. А потом полетит вдоль рва под стеной. Как раз на нашу приманку. Обманный рывок влево-вправо – и плавно сядет возле приманки. Это понятно?

– Да вроде…

– Чудесно. Приготовьте ружьё. И, господин Робин Гуд, не спешите стрелять. Только-только начнет садиться… Вот тогда восходит ваша снайперская звезда.

Он посмотрел на цитадель: шпиль башни наколол Полярную звезду.

– Как много совпадений – просто удивительно. По астрономическому календарю сейчас рядом с этой звездой находится планета Марс. Я вижу. А вы?.. Да во-о-он же! Всё равно: нет!.. Ага, чувствуете! Да, Марс будоражит…

* * *

История, в которую я напросился, была не без странностей. Про гигантскую бабочку, которая один-два раза за лето, и обязательно в невыносимо душную ночь, залетает в Аккерманскую крепость, слухи бродят давно.

В негромкой, пугливой от суеверий молве больше присутствует исполинский мотылек. Бабочка или мотылек – принципиально разницы никакой. Мотылек, по научному определению: небольшая бабочка. Но именно про мотылька вспомнил для меня некий пожилой аккерманский житель, во времена минувшие – немецкий колонист из близко расположенного селения Шабо. Огромность прожитых лет сделала его немногословным.

Сразу оговорюсь: не могу сказать, что в Аккермане публика экономит на каждом слове. Совсем не экономит. Сказывается близость Одессы. Но сколько я ни ходил по окраинным, ближайшим к крепости дворам, – толку никакого. Большинство жителей просто не понимало, о чем идет речь. При том, я уверен, именно это отсутствие веры – или интереса, пусть так, – оставляло мотыльку жизнь. Где бы он оказался, попробуй такую диковинку поймать какой-нибудь местный пассионарий! В аккерманском пыльном музее, на огромной булавке. «И подобный невероятно ценный экспонат уже съела моль», – привычно возмущённо, но абсолютно без разумных последствий написал бы здешний пахарь бумажной нивы.

Как деталь к рассказу: немец не пожалел, что откололся от ста тысяч бессарабских фольксдойче. Их отпустили в исторические восвояси по кабинетному шушуканью с Риббентропом. Тысячелетний рейх придержал створки родных ворот, и все, кто уехал, угадали под «добровольное» расселение на оккупированной польской земле. Судьба этих немцев печальна.

Вытекающий в 40-м году из Бессарабии поток румынских жителей Старого королевства – «рэгецане», как их называли, – тоже не подхватил старика. Не став человеческой щепкой, он не сгорел и не дал унести себя беспокойной волне.

Опять же, мельком – у советских этот бессарабец попал на пресловутый «красный карандаш». Ему чиркнули поперёк личного дела скупое на жизненную перспективу «СОЕ» – социально опасный элемент.

Со стариком я познакомился, работая по командировке на винзаводе в Шабо. Для городского жителя несуетливая сельская жизнь хуже ветхозаветной казни. Съездив на реанимацию домой, я привез ту самую «Одесскую хронику» – № 2/1992 год, на страницах которой рассказывалось про бабочку-людоеда. Хотелось хоть чем-то себя занять. Пусть даже несерьёзными расспросами. Любопытство – одна из самых милых приятностей жизни.

Газету помяло достаточно рук. Глянул через моё плечо и этот скупой на заглавные буквы старик. Он работал вахтёром. Меня сразу пробрало: гражданин в теме.

Я сказал ему:

– Наврано вроде… – и оставил хорошую паузу: люди молчаливые, как никто иной, умеют многое сказать.

Он чудесно понял моё желание пообщаться:

– Но не всё.

И уже вечером наш разговор потёк по-другому.

Колонист поведал мне о событиях давних.

После смерти Гришки Котовского когда-то кипучая, деятельная Бессарабия превратилась в образцово-показательную берлогу. Новые румынские законы добавили тесноты. И народ потихоньку поехал в просторную Аргентину. Много бессарабцев осело в балканских странах. Образовался и встречный поток. Из Старого королевства иммигрировало двести тысяч чужих людей. Вкладывать средства в город и Бессарабский уезд румыны не стали – каждому из них было ясно: клыкастые Советы своё вернут.