Настоящий ужас пробрал его.
Получается, версия насчёт ограбления – к свиньям. Не грабители это и, тем более, не «группа народного гнева» (что за хрень в голову лезет?). Кто-то воспользовался тем, что Гаргулию вывели из игры, и снял с тела брошенный артефакт. За Гаргулией следили, подумал пленник. Значит, и за мной. Кто? Да девчонка и следила. Девчонку подсунули, подложили, но каким образом? Он же САМ её выбрал возле метро… Сам ли? Теперь уже не вспомнить. Что его в тот момент толкнуло?
Меня использовали, понял пленник. От начала и до конца. Моими руками был получен один важный прибор и уничтожен другой. Меня отымели, превратив из снайпера, избранного и отмеченного силой, в ничтожество.
Меня и сейчас имеют…
«Командир! – мысленно воззвал он. – Где ты, командир?»
Свора, между тем, пришла в движение. Из другой комнаты притащили вторую тахту, которую поставили впритык к первой. Принесли зачем-то зеркала. Затем в рот пленнику затолкали штуковину, напоминающую дилдо, искусственный фаллос, – в комплект к той дряни, что уже засунули в его задницу и надели на хер. Пристегнули на затылке ремешками. Не выплюнуть, не вытолкнуть.
Кнопки только не хватало.
Про кнопку – он это зря… Звонок в дверь разнёсся по квартире. И вместе с этим звуком – внезапно – дикие ощущения взорвали связанное тело. В прямой кишке раздувалась клизма, вставленная наоборот. Безжалостный палец мучителя-уролога терзал воспалённую простату. Член распирало: вот-вот лопнет. Дилдо во рту пророс в горло, в нос, в желудок. Но самое дикое было в другом: казалось, заработала гигантская помпа, выкачивая из жил кровь, из головы – мозг, из души – азарт и злость… А может, не казалось. Может, истребитель и был по сути помпой…
Звук не умолкал: кто-то звонил и звонил в дверь, не отпуская палец, и мучения оттого длились и длились. Нечто вползало в квартиру, закрывая свет и туманя рассудок. Имя ему было – Боль.
Отпустило. Оказывается, настала тишина… Избранный прошептал в паузе:
– Что это?
К лицу его поднесли дощечку. Мелом было написано:
«АД».
Когда снова ожил дверной звонок, взорвалась голова.
Человек очнулся в мусорном баке. Среди вонючих пакетов с пищевыми отходами. Голый.
Хватаясь за края бака, он вылез и тут же упал: ноги не держали, руки не слушались. Вокруг был грязный двор-колодец со стенами, подпирающими траурное небо. На улице – ночь.
Было тяжко: «очко» сильно болело. Кто знает, что такое геморрой, поймёт. «У меня ж нет геморроя. Или есть?» Вообще, болело всё, внутри и снаружи… Он со скрипом поднялся.
Во дворе стояла чёрная «Волга»: дверцы, капот и багажник открыты. На сиденье водителя – труп, тоже раздетый догола. «Холодный» – пришло на ум странное словечко. Худющий, лысый… плевать на него.
Кто я, подумал человек. Как сюда попал? Ответил сам себе: а меня выбросили. То ли решили, что я тоже холодный, то ли потому, что я и без того мусор…
Себя он худо-бедно помнил – если напрячься. Майор РУОПа, спортсмен и бабник, перспективная молодая поросль, источник вечной зависти для коллег-офицеров… нет, лучше не напрягаться. Потому что сверх этого минимума – почти ничего. Пустота. Белый лист, чёрная вода… Схватившись за брошенное авто, чтоб снова не упасть, он посмотрелся в зеркальце заднего вида.
Измождённое, морщинистое лицо было совершенно незнакомо. Короткая стрижка – с изрядной сединой. «Кто это?» – не понял он.
В памяти всплывали странные картинки: будто лежит он в незнакомой квартире; год за годом – старея, дряхлея. Смотрит на себя в зеркало, наблюдая, как умирает… и снова – в той же квартире, на другом лежаке, по другую сторону зеркала. Какие-то тени плавают вокруг кровати. Он снова умирает от старости… И снова… Год за годом – без конца и без надежды… Он содрогнулся.
Хрень какая!
Торопливо осмотрел своё тело… своё ли? Впалая грудь, жидкий живот, тонкие ноги, обтянутые синеватой кожей, и всё это – вместо убийственного агрегата, вызывавшего транс у дамочек, вместо гидравлики и пневматики, которую с таким наслаждением можно было являть миру… но главное, главное!
Человек обмер.
В паху висел маленький, сохлый отросток. Тряпочка, а не инструмент мужской власти.
Это противоречило всему порядку вещей, такого не должно было быть. Не веря глазам своим, он ощупал всё, что обнаружил у себя ниже лобка. Пустая мошонка: яички спрятались наверх… Крипторхизм, детская аномалия? С чего вдруг – у взрослого мужика? Яички – фиг с ними, но пушка моя, подумал он в отчаянии… Неожиданное, неуместное слово – «пушка», откуда-то выплывшее… Пушка моя, пушечка, что с тобой? Всё мужское хозяйство уместилось в ладони одной руки!.. А как приятно было украшать собою бани и раздевалки – откровенно и безнаказанно, как любил он разгуливать по квартирам любовниц вот так, безо всего, ловить на себе взгляды, пусть даже взгляды эти своим же тщеславием и придуманы…
Конец всему.
Это безумие.