Полдень, XXI век, 2012 № 12

Я ждал. Отец вернулся минут через пять и встал передо мной, заложив большие пальцы за тяжелый брючный ремень. Чувствовал я, что у него в голове вертелись подозрения, но в чем он мог меня обвинить?

– Хватит, – сказал он мрачно. – Я решил. От сестры твоей одни хлопоты. Были и будут. В следующий раз ей взбредет в голову пересчитать камни на башне мэрии, откуда она упадет и сломает шею. Держать ее дома взаперти? Отправлю ее в лечебницу доктора Шеффилда, там ей самое место.

– О нет! – воскликнул я. Шеффилд содержал известную в штате лечебницу для душевнобольных. Отец, я знал, давно подумывал избавиться от Дженнифер, сбагрив ее в этот кошмарный приют. Мать противилась, и отец всякий раз отступал, но сейчас, и это я тоже видел, решение его было твердым.

– Ты ее туда и отвезешь поутру, а я напишу письмо и подпишу чек. Шеффилд прекрасно знает о болезни Дженнифер и примет ее без проволочек.

Конечно! О странностях Дженни было известно всем в Глен Ридже. Наверняка отец уже заручился согласием шерифа и судьи Маргинтона и теперь торопился воспользоваться случаем.

– Ты никогда ее не любил! – Отчаянию моему не было предела, я готов был ударить этого человека или броситься перед ним на колени и умолять о милосердии, или…

Я ничего этого не сделал, потому что неожиданно увидел на лице отца слезы. Две крупные слезинки, появившиеся в уголках его глаз. Мне показалось, что отец постарел лет на десять.

– И это говоришь мне ты… – бормотал он. – Видит Бог, я всегда заботился о Дженни больше, чем о тебе, хотя ты мой сын и надежда… была надежда… Но больше терпеть невозможно… Для матери это крест, который она не может вынести, я вижу. Дженни опять сбежит, раз уж это пришло ей в голову. И тогда… Ты не представляешь, каково…

Он бормотал, перескакивая с мысли на мысль, и мне стало его жаль, я хотел взять отца за руку, обнять его, сказать, что вдвоем мы сумеем проследить за Дженнифер, никуда она не убежит, а в лечебнице Шеффилда погибнет от тоски…

Не пришлось. Отец взял себя в руки, передо мной опять стоял человек, не сомневавшийся в своих решениях и всегда знавший, чего хочет.

– Завтра рано утром, – жестко сказал он, – ты отвезешь Дженни в «Корни».

– Но я должен съездить в Блумфилд, – пробормотал я, понимая, что мне не отвертеться.

– Оттуда и поедешь, – заключил отец и пошел к двери. На пороге остановился, посмотрел мне в глаза и сказал тихо, так, что я его еле расслышал:

– Когда Дженни будет в безопасности у Шеффилда, ты не сможешь причинить ей вреда, я ясно выражаюсь?

Он вышел и захлопнул дверь.

Я до сих пор не понимаю точного смысла сказанных им слов. Догадался ли он, что мы вернулись с Дженни вдвоем, и, значит, она была со мной, а потому я виноват в ее исчезновении и в том, что лучшие мужчины города искали ее (нас?) несколько часов? Или отец думал, что я втайне ненавижу сестру, как это бывало во многих семьях, где одному из детей родители уделяли больше внимания и заботы?

Я никогда не говорил об этом с отцом. Я вообще больше никогда с ним не говорил ни о чем. Мы жили молча, будто чужие, обменивались только необходимыми фразами. Умер отец через два года – его съела болезнь, которая унесла в могилу и моего деда, когда меня еще не было на свете. Что-то семейное, и я предполагаю, что меня ждет такой же страшный конец. Не хочу об этом думать.

* * *

Утром я отвез Дженни в «Корни», где нас встретил ассистент доктора Шеффилда, мрачный молодой человек, настолько бесцветная личность, что мне показалось, будто и он – призрак из мира теней. По дороге Дженни считала деревья, птиц, встречные повозки, людей и бездомных собак, не обращала на меня никакого внимания, не отвечала на вопросы – будто и не было Нормана, не было ее с ним объятий, ее слов, обращенных ко мне, ее слез и любви, от которой, как мне теперь казалось, не осталось даже головешек.

Она без слов пошла за молодым ассистентом, и я слышал, как она пересчитывала вслух каменные плиты, устилавшие в этом заведении пол вместо досок.

– Норман! – громко сказал я, когда Дженни выходила в дверь, которая вела во внутренние помещения.

– Норман! – повторил я, потому что мне показалось, что сестра замедлила шаг, услышав имя любимого.

Она остановилась на пороге, обернулась, и я увидел в ее взгляде столько тоски и решимости, что не нашел слов, и, пока приходил в себя, дверь закрылась, и сестра, как я тогда с ужасом подумал, исчезла из моей жизни. В заведении доктора Шеффилда не практиковали посещений, как в обычных больницах, умственные расстройства неизлечимы, и те, кого доктор признавал неспособными к нормальной умственной деятельности, не покидали стен заведения, и к ним не допускали родственников, которые, по убеждению доктора, могли отрицательно повлиять на течение болезни.

– Я заберу тебя отсюда, – сказал я скорее сам себе, чем Дженнифер, которая уже не могла меня слышать.

* * *