Полдень XXI век, 2012 № 10

— Хочешь надо мной посмеяться? — В голосе Седого отразились одновременно злость, испуг и обыкновенная человеческая брезгливость.

— Не собираюсь я над тобой смеяться. Я над такими, как ты, уже достаточно посмеялся. Ты, что же, Седой, хотел, чтобы была непременно триумфальная арка? Чтобы при входе тебя осыпали цветами или солдаты внутренней службы стояли навытяжку по сторонам? Нет, Седой, такого не жди. У каждого вход свой. Для кого арка, а для тебя эта вот бочка. И никакого унижения здесь нет. Ты.

— Что надо делать? — Седой оставил его фразу недоговоренной.

— Раз я сказал «вход», значит, надо в него войти.

— Мне?

— Не мне же, Седой. Заберись на плиту и — туда.

— В бочку я не полезу. Мы так не договаривались, чтобы в бочку.

Седой нахмурился и отступил на шаг к берегу.

— А как мы договаривались? И где мы договаривались, помнишь? Седой, благодари Бога или кто у тебя вместо него, что в бочке просто вода. Это я тебя пожалел, старость твою пожалел. Другие ныряют в бочку с дерьмом, еще и благодарят меня за это.

— Я не верю, я тебя ни разу не видел. Голос, глаза, мне этого мало. Это правда, что у тебя рожа козла и на ногах копыта?

— Правда, не правда, не все ли тебе равно. Полезай, пока я не передумал.

— Ладно. Я знаю, ты просто хочешь меня обмануть — убить. Но ты сказал правильно: мне сейчас все равно. Убьешь — пусть так. От козла вонючего много ли можно ждать?

— Много, Седой, много. Ты вот ждешь.

Седой устал говорить. Он подошел к бочке и ногтем поковырял ржавчину. От зеленой, зацветшей воды пахло болотной гнилью. Пятна масла и дохлые пауки лежали на неподвижной воде и медленно колебались от тяжелых шагов человека.

Седой проглотил забившую рот слюну и забрался на бетонную глыбу.

— Прыгай, бочка без дна. Задержи дыхание и прыгай.

На мосту в проезжавшем грузовике слышали, как кто-то крикнул на берегу. Да мало ли какая компания гуляет, пропивая добычу. Вниз, в темноту не полезешь.

Сам Седой своего крика не слышал. Уши его забило водой. Он почувствовал, что воздух кончается, безвоздушная горькая жижа раздувает его изнутри, вот-вот — и легкие лопнут, разъеденные паучьей смертью.

«Обманул… умираю. умер». — Слова крутились красными червяками и тут же пропадали в мозгу.

И вдруг тяжесть ушла. Воздух потек отовсюду, вытесняя из легких смерть и голову обдавая холодом.

Седой плохо что понимал, глаза его подернулись пленкой, но он знал, что живой, и, значит, обмана не было. Он стоял, упираясь в землю локтями, коленями и пальцами помертвевших ног. Руки его тряслись, а голова падала то и дело и больно билась о землю.

Так продолжалось долго. Он медленно приходил в себя. А когда в голове прояснело, он встал нормально, по-человечески и ладонью протер глаза.

Ночи не было. Стоял светлый день, может быть, утро, река впереди рябила, и вдали, на том берегу, над откосом блестели крыши. Воздух просверливали дымки, в домах готовили пищу.

Седой остро ощутил голод, обернулся и увидел свой старый дом. Он стоял, как и всегда, одинокий и как будто обиженный этим своим одиночеством. Углы дома таяли в солнечном свете. Весь он был зыбок и походил на большую размытую картинку, или зрение Седого еще не оправилось после странных событий, или восходящее солнце так исказило вид.

Что-то черное, до боли знакомое мелькнуло на фоне дома. Большая собака. Волк. Он выбежал навстречу хозяину, словно того не было много лет. Хвост его юлил по земле, и морда моталась из стороны в сторону, рассыпая вокруг себя белые хлопья слюны.

Не добежав, он вдруг подпрыгнул на месте, удивленно и обиженно взвизгнул и, поскуливая, захромал к Седому. Заднюю лапу Волк поджимал под себя, лапа была в крови, и тонкая кровавая лента тянулась за ним следом. На ходу пес оглядывался то и дело, и там, куда он смотрел, блестела узкая полоска металла.

Седой шел к дому и все старался понять, что же такое было, вспоминал и не мог вспомнить, только голова разболелась и в затылке заколотилась кровь.

У забора прозвенел колокольчик. Седой подошел к калитке и по-хозяйски поправил вырезанную из фанеры звезду. Потом вздрогнул, посмотрел на нее, нахмурился. Откуда взялась звезда?

Почтальон ждал у калитки. Он сидел на старом велосипеде, ногу уперев в землю и держась рукой за забор.

— Здравствуй, — сказал он, блеснув из-под козырька глазами и протягивая Седому конверт.

— Мне?

Седой взял конверт и стал удивленно его рассматривать. Прочитал адрес, пожал плечами. С трудом разобрал имя.

Смирнова В. И. Имя очень знакомое. Когда-то он его знал. Давно, очень давно. Но мало ли на свете Смирновых?

Он надорвал конверт, вспомнил, что не один, и посмотрел на езнакомого почтальона. Уезжать тот, видно, не торопился и как раз вытаскивал папиросы.

««Звездочка», — подумал Седой. — Надо же! Сколько лет не видел «Звездочку»».

Он отвернулся и раскрыл сложенный вдвое листок бумаги.

«Лешенька, Алексей Иванович.»

Рука у Седого дрогнула, ветер вырвал листок с письмом и бросил на траву у забора.

Почтальон смотрел на Седого и не уезжал. Папироса его почти скурилась, носком сапога он раскручивал на велосипеде педаль.