Полдень, XXI век, 2013 № 01

Да, конечно, доказывал Этцель, таинственный капитан до глубины души ненавидит всех людей, но ведь и он сам, и его чудесный корабль — прямой итог культурных и научных достижений человечества. Книги Гомера и Данте, Гумбольдта и Фуко, Ксенофонта и Мишле, Катрфаржа и Агасица, Виктора Гюго и Жорж Санд хранятся в библиотеке «Наутилуса». И только ли книги? «Картины великих мастеров, в одинаковых рамах, отделенные одна от другой щитами с рыцарскими доспехами, украшали стены, обтянутые ткаными обоями строгого рисунка. Тут были полотна огромной ценности, которыми я (рассказывает профессор Аронакс, — Г. П.), когда-то любовался в частных картинных галереях Европы и на художественных выставках. „Мадонна“ Рафаэля, „Дева“ Леонардо, „Нимфа“ Корреджо, „Женщина“ Тициана, „Поклонение волхвов“ Веронезе, „Успение“ Мурильо, „Портрет“ Гольбейна, „Монах“ Веласкеса, „Мученик“ Рибейры, „Ярмарка“ Рубенса, жанровые картины Жерара Доу, Метсю, Поля Поттера, Жерико и Прюдон, морские виды Бекюйзена и Берне…»

А еще музыка! Великие партитуры!

Давно ли в рукописи романа «Париж в XX веке» Жюль Верн издевался над «галантной эпохой Герольда и Обера», над Берлиозом — «главой школы импотентов, чьи музыкальные идеи вылились просто в завистливые фельетоны», над Гуно, «умершим вскоре после пострига в вагнеровской церкви…»

Жесткая критика Этцеля, несомненно, принесла свои плоды.

Вебер, Россини, Моцарт, Бетховен, Гайдн, Мейербер, Вагнер. В кают-компании «Наутилуса» звучит только лучшая музыка. Правда, для самого капитана Немо все эти композиторы, какую бы эпоху они ни представляли, все равно всего лишь современники Орфея, не больше.

«20 000 лье под водой» можно назвать романом чудесных перечислений.

Жюль Верн, как когда-то в «Пяти неделях на воздушном шаре», дал себе волю.

Он откровенно наслаждается описанием бесчисленных существ, населяющих бездонные океанские бездны. Музей «Наутилуса» невероятен. Какой-нибудь впечатлительный конхиолог, замечает профессор Аронакс, просто растерялся бы, увидев перед собой редчайшие королевские синевакулы Индийского океана, все в белых пятнах, ярко выступающих на красном и коричневом фоне; красочные императорские спондилы, агрессивно ощетинившиеся острыми шипами; сенегальские бюккарды, такие хрупкие, что могли рассыпаться при малейшем дуновении. А в особых отделениях — нити жемчуга, загоравшиеся всеми огнями при электрическом освещении…

Вот он — чудесный мир, еще только открываемый!

Но истории нужны новые люди, а не еще один новый мир!

Ни один из героев Жюля Верна — ни капитан Гаттерас, ни профессор Лиденброк, ни Жак Паганель, ни доктор Клоубони, ни динамичные яйцеголовые артиллеристы балтиморского «Пушечного клуба», да что уж там, и сам капитан Немо — никто из них, никто не может претендовать на роль нового человека. Все они — из уходящего мира. Все они действуют сегодня, а их жизнь принадлежит прошлому.

Так кто же он — капитан Немо?

Сам Жюль Верн подводит нас к пониманию.

«Я вернулся в салон. Створы задвинулись, я услыхал шипение воды, наполнявшей резервуары. „Наутилус“ стал погружаться по вертикальной линии. Спустя несколько минут подводный корабль остановился на глубине восьмисот тридцати трех метров и лег на дно. Светящийся потолок в салоне погас, окна опять раскрылись, и я сквозь хрусталь стекол увидел море, ярко освещенное лучами прожектора в радиусе полумили.

Я поглядел направо, но увидал лишь массу спокойных вод.

Но с левого борта виднелась на дне моря какая-то большая вздутость, сразу обратившая на себя мое внимание. Можно было подумать, что это какие-то развалины, окутанные слоем беловатых раковин, как снежным покровом. Внимательно присмотревшись, я понял, что это корабль без мачт, затонувший носом вниз. Это грустное событие, видимо, совершилось давно. Если останки кораблекрушения успели покрыться таким слоем отложений извести, они должны были много лет лежать на дне.

Что это за корабль? Почему „Наутилус“ приплыл навестить его могилу? Не вследствие ли кораблекрушения затонуло это судно?

Я не знал, что думать, как вдруг рядом появился капитан Немо.