– Это очень редкое генетическое заболевание, мэм, – сказал врач. Его звали Уилкинс, или Уилкинсон, неважно. У него было плоское лицо и слишком тонкие,
Она уже не слушала. Редкое заболевание! Это было все, что они могли ей сказать? «Дорогуша, ты должна гордиться своим мальчиком. Он настоящий уникум. У него такое редкое заболевание». – «Перси, ты счастливчик. Тебе удалось заполучить такую штуку, которая есть только у пятидесяти двух мальчиков и девочек в мире. Ни у одного взрослого в мире нет такой штуки, потому что все они умерли. Ха-ха!»
Она поняла: все, что скажут эти люди в белых халатах, неважно. Важно одно. Время для ее малыша летит в шесть раз быстрее, чем для других детей. Насыпая кукурузные хлопья в молоко, чтобы позавтракать, он становится старше не на пять минут, как его сверстники, а на полчаса. Отправляя ребенка на лето в лагерь, следовало помнить, что вернется он на полтора года старше, чем уехал. А школу он окончит глубоким стариком. Да уже сейчас, в свои шесть, он прожил половину жизни! Это не укладывалось в голове.
Домой Алина возвращалась с твердым намерением покончить с собой. Она поднялась наверх, прошла в ванную и достала из шкафчика все таблетки, какие там были. Все эти снотворные, антидепрессанты и даже противозачаточные. («Надо было раньше их употребить, дорогуша, – подсказал услужливый голос, – ДО того, как ты залетела».) Получилась порядочная кучка. Если проглотить всё разом, есть шанс, что все проблемы останутся позади. А для Перси? Что будет с Перси? Может ли она заставить его пройти еще и через это испытание? Алина окинула взглядом кучу: хватит ли здесь для двоих? И вдруг ей стало очень стыдно. Еще никогда в жизни ей не было так стыдно, даже когда в далеком детстве она первый раз уединилась с мальчиком (тогда, кстати, ничего и не было, кроме слюнявых поцелуев и неловких ощупываний). Но тут кто-то явно перестарался и пережал и без того туго закрученную пружину. Пружина
Из ванной она вышла другой женщиной. Если сыну суждено проживать один день за шесть, значит и насыщен он должен быть, как шесть дней. Она сделает все возможное, чтобы осуществить это. Если нужно, она уволится с работы. Снимет со счета все деньги, которые откладывала на университет для Персиваля («Ему теперь это не понадобится, не правда ли, дорогуша? Как видишь, во всем можно найти светлую сторону»). И еще. Где-то на свете есть еще пятьдесят мальчиков и девочек (даже пятьдесят два!), которые вполне могут стать ему друзьями. Она найдет их, хотя бы некоторых из них, хотя бы тех, что находятся в Соединенных Штатах Америки. И она заставит их, черт побери, подружиться с ее сыном, даже если для этого ей придется сплясать перед ними джигу-дрыгу.
С таким планом было легче двигаться по жизни. О том, что будет
2
Уилкинс (а может, Уилкинсон) ничуть не удивился, увидев мисс Тис снова у себя в кабинете. Напротив, складывалось впечатление, что он ждал ее. То, с какой готовностью он отложил свои бумаги и поднялся ей навстречу, говорило о многом.
– Я рад, что вы пришли, мисс Тис, – заговорил он, присаживаясь на угол стола. – У меня для вас хорошие новости. Фонд генетических исследований согласился спонсировать программу реабилитации вашего сына.
Кресло, в которое усадил ее Уилкинс (или Уилкинсон), было низкое и глубокое, оно затягивало как трясина.
– Программу реабилитации? – пролепетала она. – Что это значит?
– Это значит, – говоря, он покачивал ногой в туфле под змеиную кожу, видимо, для большей убедительности, – что Фонд берет на себя полную заботу о вашем сыне. Обследование, проживание, питание, даже обучение. Вам не надо будет ни о чем беспокоиться.
– Не надо ни о чем беспокоиться? – как эхо повторила Алина.
– Вот именно. Эти ребята организуют все в лучшем виде. – Он нависал над ней, доминировал благодаря своей учености, опыту, профессионализму и тому, что стоял, опираясь об угол стола, а она сидела в глубоком, засасывающем как трясина кресле. – Ему даже будут выплачивать небольшую стипендию, так сказать, на карманные расходы. Должен сразу предупредить, мэм, программа довольно интенсивная. Но вам разрешат видеться с сыном два раза в год.
До нее начало доходить.
– Вы хотите сказать, сэр, что моего сына, как какого-нибудь кролика, запрут в клетку, чтобы ставить на нем опыты, а я не должна буду ни о чем беспокоиться?
– Да, но… – начал было (явно не ожидавший возражений, а потому несколько оторопело) врач, но она не дала ему говорить.