Полдень, XXI век (май 2011)

Здесь были люди разных возрастов, национальностей, профессий. Их объединяло одно – все они были бездомны, даже если имели собственное жилье в Питере или чаще – в провинции, которое сдавали, чтобы прокормиться. Много было русских беженцев – из Чечни, Казахстана, Абхазии, но с регистрацией. Неофициальных мигрантов в списках не было.

Пирошников знакомился с ними заочно, как дирижер оркестра, с которым надлежало сыграть новую симфонию. Беда была в том, что оркестранты ничего еще не знали ни о симфонии, ни о дирижере и вообще не считали Пирошникова дирижером, а просто свалившимся им на голову неудачливым фокусником. Почему и были настроены враждебно.

Со слов Геннадия он узнавал о подробностях жизни его новых подопечных. Он даже сам не мог бы сказать – зачем ему эти подробности, но чувствовал, что без них не обойтись. Зачем, к примеру, узнавать о том, что у того же Выкозикова трое дочерей мал-мала меньше, а живут впятером в двух комнатах. И мамаша дома сидит с детьми, а много ли Выкозиков наработает со своим камертоном? Очень уж ему хотелось иметь маленького Выкозикова, пацана, которому он передал бы в свое время старый камертон…

Пирошников вздохнул и представил себе двух Выкозиковых – маленького и большого, – склонившихся над роялем и стучащих толстыми пальчиками по клавишам.

Ненужная нежность возникала там, где должна была быть железная решимость и воля диктатора.

Или вот активистка Енакиева. Похоже, что зачала от Святого Духа, потому как никаких контактов с лицами мужского пола последние два года зафиксировано не было. Геннадий божился.

Витек-гармонист из Иванова. Чего ему там не сиделось? Работает живой рекламой на Сенной, носит на спине и животе плакаты ресторана «Гуляй-поле».

Даже негодяй Данилюк выглядел при таком рассмотрении вполне симпатичным, хотя и несколько занудным законником,

и профессиональная дружба с Даниилом Сатрапом его не очень портила.

– А кстати, – вспомнил Пирошников, – ты докладывал Джабраилу о возбуждении уголовного дела?

– Обижаете… Хозяин все уладил в один миг.

– Как?

Геннадий с сожалением взглянул на Пирошникова.

– Как-как… Конфетку послал районному прокурору.

– А-а-а… – протянул Пирошников.

Наконец последняя клеточка на плане заполнилась фамилиями, теперь весь оркестр был как на ладони.

Дело было за музыкой.

15

План Пирошникова заключался в тихом и неприметном возвращении в старые апартаменты на минус третьем и дружеском оповещения домочадцев о произошедшей смене власти. Так, невзначай, в разговоре за чаем, сказать: «Да, кстати, совсем забыл… я же теперь здесь командую…»

Сомнения были в глаголе. Командовать, править, руководить – все это было не совсем точно. Царствовать – вот достойный глагол, но царство маловато, да и кто его на царство помажет?

Ночью под лестницей они с Серафимой шепотом обсуждали эту тему и опять смеялись, воображая, как Пирошникова станут мазать и как потом он весь измазанный сядет на трон.

– Помазанный, – сказал он.

– И перемазанный, – добавила Серафима.

– Царь – помазанник Божий. А народу – царь-батюшка…

Возвращение на минус третий не имело ничего общего с демократическим опрощением, а было, скорее, попыткой приобщиться к роли, если не царя, то батюшки.

Запланированный переезд на старое место начался с самого утра, когда явились на работу охранники. Геннадий быстро объяснил им задачу, и уже через минуту первый отряд с пачками книг в руках погрузился в лифт, а второй потащил диван вниз по лестнице, потому как в лифт он не помещался.

Геннадий возглавлял экспедицию с диваном, а Пирошников с ключами от боксов поехал в лифте с книгами.

Он вышел на минус третьем не без опаски. Как встретит его народ, который совсем недавно изгнал возмутителя спокойствия, безуспешно пытавшегося с помощью Поэзии обустроить и поправить покосившееся жилище? Что-то здесь было от возвращения Солженицына, так он подумал не без тщеславия.

Нет, он не ждал цветов и рукоплесканий. Но хотя бы элементарной отзывчивости, желания загладить старую ссору и протянуть руку дружбы хотел бы предполагать от домочадцев.

Этаж встретил его пустым коридором и подозрительной тишиной. Возможно, все еще спали, не было и десяти утра, но, с другой стороны, не столь уж ранний час, пора просыпаться, господа! Пора просыпаться.

Минус третий был пуст и безмолвен, лишь ветер гулял по наклонному коридору.

Тем страннее выглядела эта процессия дюжих молодцев, нагруженных пачками поэтических книг, во главе с пожилым господином, который, хромая и тяжело дыша, двигался вверх по наклонной плоскости.

«В белом венчике из роз… В белом венчике из роз…» – повторял он про себя.

Наконец они достигли двери с номером 17, и Пирошников уже достал из кармана ключи, как вдруг заметил, что дверь слегка приоткрыта. Он потянул за ручку и заглянул внутрь.

В маленькой прихожей никого не было, лишь висел на стене забытый постер магазина «Гелиос», на котором была изображена молодая привлекательная каратистка в белом кимоно в момент нанесения зубодробительного удара голой пяткой в челюсть неприятного толстячка, чем-то похожего на Выкозикова.