Полдень, XXI век (май 2012)

Не до конца опущенное стекло давило в подбородок, но удерживать голову сил не было. Ветер немного остужал кожу на лице, приводя в чувство, отрезвляя, выдувая через уши плавающую в мозгу муть. Когда «Волга» набирала скорость – например, съезжая с горки, – картинка смазывалась, превращаясь в мельтешение черных полос и солнечных просветов между ними. Именно по просветам, становящимся все уже и тоньше, Юра понял, что на улице вечереет. Пересилив себя, он вновь нырнул в мешанину запахов душного салона.

– А сколько сейчас времени? – с трудом сфокусировавшись на Люсе, спросил он.

– Много.

Не дождавшись, пока Люся созреет для нормального ответа, Юра попытался достать мобильный телефон, чтобы посмотреть самостоятельно, но ослабевшие пальцы не совладали с карманами узких джинсов. Машина катилась по грунтовой дороге, то падая вниз на манер «русских горок», то по-черепашьи вползая в гору. Под пальцами Михаила Матвеевича скрипела намотанная на руль изолента. Посвистывал летящий навстречу «Волге» ветер. Дребезжала подвеска. За окном проносились кривые деревья и заваливающиеся кресты.

Наконец Ираида Павловна повернулась и, нацелившись в Кашина своим острым носом, сказала:

– Понимаете, Юрочка, мы немного… э-э-э… заблудились. Да, заблудились.

– Да, похоже, где-то не там свернули, – поддержал супругу Михаил Матвеевич.

Глупо поморгав, Юра сказал первое, что пришло в голову:

– Ну, так поверните обратно.

Раздраженно фыркнула Люся. Маленький Коля гнусно хихикнул. Тяжело вздохнул Лехтинен-старший.

– Понимаешь, Юрка, какое дело, – начал он. – Я уже поворачивал.

– Поворачивали?

– Ага. Часа три назад. Когда понял, что заблудились – сразу повернул.

Удивленный Юра, ища поддержки, перевел взгляд на Люсю, но та отвернулась к окну, демонстративно не обращая внимания на Кашина.

– А сколько я уже… – во рту внезапно стало вязко, точно он разом съел килограмм черноплодной рябины. – Сколько я без сознания?

Долгое время ему никто не отвечал. Затем Колька, старательно загибавший перемазанные козявками пальцы, радостно воскликнул:

– Восемь!

– Чего восемь, – глупо переспросил Кашин.

– Восемь часов, Юрочка. Вы восемь часов не приходили в себя, – подсказала мама Лехтинен. – Мы уж думали – все…

– А ты бы и рада была? – со злостью крикнула Люся.

– А ну замолчи немедленно! – в голосе Михаила Матвеевича прорезалось-таки раздражение. – Как язык-то повернулся? На мать!

– Да пошла она! Оба идите! Я говорила – надо было сразу оставлять, а вы…

От криков и напряжения в голове Юрки щелкнуло. По лбу побежало что-то горячее и мокрое. Преодолевая слабость, он коснулся лица пальцами, поднеся их к глазам. По подушечкам, глубоко впечатавшись в отпечатки, точно краска на процедуре дактилоскопии, расплылась кровь. Липкая. Свежая.

– Кровь… – завороженно прошептал Кашин. – Откуда у меня кровь?

Вопли и взаимные обвинения внезапно стихли.

– Из носа, – неуверенно ответила Люся. – Ты когда в обморок грохнулся, у тебя из носа кровь побежала. Давление, наверное.

– Господи, да сколько можно уже врать!?

Перегнувшись через сиденье, Ираида Павловна злобно зашипела на дочь:

– Что ж ты за дрянь такая, а? Парню осталось всего ничего, а ты все паинькой прикидываешься! Скажи уже! Ну?

Не дождавшись ответа от внезапно умолкшей Люси, похлопала Юру по колену и доверительно сообщила:

– Это вас Хугинн клюнул, Юрочка. Вы не переживайте, уж если он кого клюнул, значит, все – конец. Это папа у нас дурак дураком, все думает судьбу обойти. На зеленой своей развалюхе обогнать. Не переживайте. Скоро все закончится.

– Скорее, чем ты думаешь, – Люся прервала мать, кивнув в сторону лобового стекла.

– М-да-а-а… – с тоской в голосе протянул папа Лехтинен. – Кажись, приехали.

И Юркин взгляд потянулся туда же, куда кивнула хмурая Люся. Туда, через опущенные плечи мамы и папы Лехтинен, через заляпанное грязью и глиной лобовое стекло, через бесконечно длинный зеленый капот, под которым устало переводил дух натруженный мотор. Туда, где посреди двух высоких валов рассыпчатой свежей земли стоял он.Тот самый мосластый высокий могильщик, в растянутой майке-алкоголичке, бывшей некогда белой.

– Не выпустила, ведьма старая, – прошептал Михаил Матвеевич.

– Мишенька, нельзя так… это же мама твоя все-таки, – укорила мужа Ираида Павловна.

Тот лишь кивнул, поджав губы, рывком распахнул дверь и выбрался наружу. Точно по команде, могильщик закинул лопату через плечи, свесив руки по обе стороны черенка. Он был похож на тощее пугало, выставленное в поле, чтобы пугать ворон. Вот только вороны его не слишком-то боялись. Гигантская черная туша Хугинна аккуратно спланировала с неба, встав рядом с могильщиком. Долговязый, словно только этого и ждал, поднял правую руку, приложил два пальца к виску, по-приятельски козырнув Кашину.

И ушел.