Полдень, XXI век (ноябрь 2010)

Она так и не поняла – к себе или к нему... Или к той яркой картинке осеннего счастливого вечера, которую так и не сумел сложить ветер...

***

Мама вышла из спальни, покачиваясь от слабости.

– Какой мерзавец, – глухо сказала Инна, глядя на бледное мамино лицо и дрожащие руки, поправляющие пояс халата.

– Инна...

– Он мне не отец, я не обязана его любить!

– Конечно, – устало согласилась мама, опустилась на табурет, уронила руки на стол.

– Я тебе сейчас чаю…

Инна метнулась к плите, загрохотала чашками, украдкой вытирая слезы, чтобы не видела мама.

Терпкий аромат бергамота и мяты, тягучая сладость гречишного меда... Мама грела тонкие пальцы о горячую кружку. Потом глотнула, прикрыв от удовольствия глаза. И спросила так – с закрытыми глазами:

– Иннушка, что случилось?

– Ничего... – Инна уткнулась в свою чашку. Еще не хватало маме ее, Инниных, проблем.

– Сережа?

– Да.

Мама протянула руку, обхватила Иннино запястье, потянула легонько к себе. Инна опустилась возле ее ног, уткнулась лицом в живот и расплакалась.

– Все пройдет, все, – тихо бормотала мама, гладя дочь по волосам. Будто та была маленькой девочкой, разбившей коленку. А может, мама уже знала, что это утешение одинаково мудро и верно не только для физической боли, но и для душевной... Разница только во времени...

– Мам, я хотела тебя попросить...

– Да?

– Подпиши мне разрешение на инициацию. Сейчас до двадцати одного нельзя без согласия родителей. Но ведь может скоро все и изменится. Если примут этот закон об инициации без ограничения...

– Это будет преступление! – неожиданно резко сказала мама. Отстранилась, строго посмотрела в глаза Инны. – Ты не понимаешь? Человек должен сам выбирать, кем он хочет стать. Только когда он повзрослел и понял. Не раньше.

«Поэтому ты решила вообще не проходить инициацию? – захотела спросить Инна. – Не могла решить, кем хочешь стать? А может, боялась, что не сможешь стать, кем хочешь?»

Но не спросила.

– Ты понимаешь? – уже тише спросила мама, требовательно глядя на Инну.

– Да, – неуверенно ответила Инна.

– Иннушка, видишь ли... В отношении Сережи это может мало что изменить. Возможно, сделать только хуже. Поэтому тебе надо решать это только для себя самой.

– Почему?

– Понимаешь, инициация только усугубляет то, что в тебе уже есть. Ваши различия могут оказаться слишком серьезными. Олень, например не сможет жить с лисицей. Только человек... В определенных обстоятельствах, но тем не менее. Только человек сможет жить рядом с любым существом. Со зверем, с оборотнем, с вампиром. Понимаешь?

«Как ты?» – подумала Инна. Но опять, промолчала...

***

– Инициация детей, воспитанных вампирами? – Главред поднял взгляд от распечатки и посмотрел на Инну. Усмехнулся – клыки на несколько секунд ослепительно блеснули из-под вздернувшейся верхней губы. Инна дрогнула.

– Деточка, – голос главреда стал сладок, как патока. – Я понимаю, что тема вам близка. И знакома. Ваш отчим – вампир, вы – не инициированы...

– Это неважно, – смутилась Инна.

– Еще как важно. Еще как...

Он улыбнулся. В глубине его глаз вспыхнули алые волчьи огни.

– Владлен Борисович, – пробормотала Инна, отступая. Свет в кабинете мигнул, в лицо плеснуло ледяным ветром. Инна ахнула, прижавшись к стене, – бледное лицо главреда с мерцающими глазами нависло над ней.

– О чем я велел вам вчера написать, деточка?

– О...

– О чем?

– Об усыновлении еще одного ребенка поп-рысью Анжеликой Витт и...

– И где эта статья? – ласково спросил он, наклоняясь к самому уху и обжигая дыханием щеку девушки.

– Я подумала…

– Да?

Его ледяное дыхание пахло жасмином. В глубине глаз плавали звезды и тлело алое марево. Небо на закате. Ночной ветер, который вдруг выскальзывает из теплых фиолетовых сумерек и трогает холодными пальцами кожу, гладит лицо, ласкает голую шею, потом, смелея, рвет нетерпеливо тонкое платье...

«Не подпускай их близко, – говорила мама и сжимала до боли Иннины руки. – Слышишь меня? Никогда не подпускай. Очень трудно удержать. И удержаться…»

Инна дрогнула, испуганно дернулась в сторону, уперлась лопатками в твердую стену. Попросила, с усилием отводя глаза:

– Отпустите...

– Эти неинициированные девственницы, – усмехнулся главред.

– Я не…

– Что? Не ври мне. Думаешь, я тебя не чувствую? Особенно сейчас, так близко... – его глаза полыхнули огнем, как драгоценные камни, – и несколько мгновений в них не было ничего, кроме стеклянного алого блеска. Ни звезд, ни ветра, ни улыбки.

Инна задохнулась от страха.

– Знала бы ты, какое искушение... – пробормотал Владлен Борисович. Инне почудилось прикосновение холодных клыков к ее шее.

– Вы не имеете права!

– Да?

– Я плачу налоги!

Шеф рассмеялся, выпустил Инну, отступил назад.

– И спишь спокойно? Ох уж эта реклама.

Он хмыкнул, сбил щелчком с рукава невидимую соринку… и в следующее мгновение очутился в кресле в углу кабинета. Откинулся на спинку и улыбнулся Инне.

Жасминовая горечь и прохлада растворились в воздухе.