Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 3

Возьмём мистику. Не как направление фантастики (вампиры, призраки и т. п.), но как жанр литературы, авторы которой на самом деле ищут потустороннее знание. Издали Кастанеду, Блаватскую и весь набор мистиков, известных еще в советское время. Перевели множество недоступных ранее произведений. Завелись и наши, местные умельцы ходить за грань и видеть ауру. Выходит множество книг об атлантах, о телепатах и пирониках, о реинкарнации и снятии родового проклятья. Но кто может вспомнить сразу какое-то новое имя?

Совершенно аналогично обстоят дела с клипами и короткими сериалами. Каждую неделю идут премьеры, есть свои моды, свои авторитеты, свои кумиры. Возникают новые направления и развиваются творческие конфликты. Превосходно.

Что дальше? Известно ли что-нибудь о них не любителям детективов, не мистикам, не фанатам M-TV? Почти ничего. Если только текст не добирается до экранизации или не получил очень мощной рекламной поддержки. О проекте «Дом-2» узнали миллионы. Но скорее благодаря скандалу, чем благодаря достоинствам этого шоу. И если тинейджер заявляет, что знает наизусть всех звёзд этой передачи, то мнение окружающих граждан о нём сильно понижается.

Можно вспомнить один из критериев образования: человек считается образованным, если прочитал соответствующий набор книг. Иначе ему будут просто непонятны намёки и метафоры, которые используются собеседниками. Да и образованные люди принимают метафоры и обобщения не просто так, не от желания выделить и ввернуть экзотическое словечко — с их помощью удобнее и ярче описывать окружающий мир. Какие детективы надо прочесть, чтобы понимать специфику криминальных разговоров? Никаких детективов читать и не надо. Просто смотрим криминальную хронику, а в сети набираемся жаргона. Этого достаточно. Литература тут совершенно не при чем. Львиная доля книг лишь тиражирует истории, давно известные всем сколько-нибудь осведомленным людям. Но образы, которые бы могли помочь человеку «со стороны», типичному обывателю, и не просто окунуть его в реалии криминального мира, но сформировать целостное восприятие, создаются редко. Можно вспомнить фильм «Бумер», первые сезоны «Ментов». Что еще?

Поэтому надо различать — где успехи фантастики как жанра литературы, а где пределы того подъема, который она переживает благодаря внешним причинам.

Успехи есть. Невиданно выросло количество фантастических допущений, которые могут принять авторы для создания текста. Фантасты научились создавать выдуманные миры много лучше, чем двадцать лет назад. Написаны даже инструкции для демиургов.[9] Грамотные фантасты теперь хорошо стилизуют речь персонажей, а их образ мысли подгоняют под заданные натуралистичные декорации. Даже «критиканов-заклёпочников» сетевые авторы неплохо приспосабливают для собственных нужд: стоит выкладывать роман в сети маленьким кусками, критиканы немедленно будут обсуждать, давать сотни глупых советов, но и десятки вполне дельных замечаний, находить опечатки. Наконец, писатели в своей массе худо-бедно овладели некоторыми приемами драматургии и могут сотнями страниц «выдавать экшн», а не унылые описания невиданных зверушек и горшкоподобных шлемов.

Но только развлечения и утончённого эскапизма всегда будет мало. Если перефразировать Гегеля, то фантастика — это мечты эпохи, схваченные мыслью. Чтобы массы читателей завтра не забыли книги, прочитанные накануне, надо рассказывать им о грядущем дне. О будущем.

Вот тут-то и выступает в самом ярком свете проблема современной фантастики. Культурологи победили футурологов. Отечественная фантастика перестала заниматься будущим. Прошлое — сколько угодно. Иное, альтернативное настоящее — сколько угодно. А вот что будет с нами через полстолетия? Через сотню лет?

Возьмем два поджанра, которые традиционно связывают с фантастикой, — антиутопию и утопию. Самую известную антиутопию последних лет, на которую ссылаются чуть ли не как на прогноз, написала совсем не фантаст, а публицист Е. Чудинова — «Мечеть парижской богоматери». Прочие антиутопии можно свести к одному гигантскому образу постапокалиптики. Жизнь после ядерной войны, после всемирного потопа, после нашествия зомби. Ключевое слово «пост». История нынешнего общества заканчивается, обрывается, причем даже не в огне революции или какой-либо мощной социальной трансформации, а происходит общий распад. Новые поколения людей устраивают свою жизнь, но нынешние социальные или экономические проблемы для них совершенно не актуальны.