Поле бесчестья

Александер закусил губу и промолчал. Да и что, в конце концов, мог он сказать? У него не было ни малейших сомнений в том, что Харрингтон действовала в ответ на покушения на ее жизнь, и в том, кто стоял за этими покушениями. Ему не доводилось встречаться с ней, но брат все уши прожужжал ему о капитане Харрингтон. Будь у нее какая-либо иная возможность добраться до Северной Пещеры, она не воспользовалась бы своим статусом пэра таким образом. В ее короткой речи – об этом свидетельствовала запись – не было никакой рисовки. Она вовсе не собиралась делать из собравшихся дураков, а обращалась к ним как к суду последней инстанции. Ее искренность и правдивость были несомненны.

Однако Палата восприняла случившееся иначе. Пэры сочли ее выходку дерзким посягательством на их достоинство и твердо вознамерились не оставить нарушительницу спокойствия безнаказанной.

– Насколько серьезно обстоят дела? – спросил он после некоторого молчания.

Кромарти вздохнул, на сей раз не столько сердито, сколько печально.

– Высокий Хребет уже инициировал процедуру исключения. Он хотел немедленно лишить ее титула, но промахнулся; подавляющее большинство палаты общин – включая, во что и поверить трудно, почти половину либералов! – солидаризировалось с ее величеством. Таким образом, ни лишить ее титула, ни начать уголовное преследование им не удастся. Но даже королева не вправе заставить пэров допустить кого-либо в Палату, если они проголосуют против. Ей конец, Вилли. Если в ее пользу наберется пять процентов голосов, я буду весьма удивлен.

– А что потом? – подавляя гнев, спросил Александер.

Кромарти понурился.

– После того, как она его убьет? – не столько спросил, сколько констатировал непреложный факт герцог и, уловив в темноте кивок Александера, выпустил перила и стремительно вернулся в комнату.

Харрингтон умело загнала Северную Пещеру в ловушку. Как бы ни гневались на нее пэры, ей удалось публично бросить ему вызов, уклониться от которого не мог даже такой трус, как Павел Юнг. Дрожа и потея от страха, он все же согласился на поединок, ибо поступить иначе значило лишиться всего, что ценилось им в жизни, и превратиться в изгоя.

Но, приняв вызов, он уже мог считаться покойником.

Дуэль должна была проходить в соответствии с Протоколом Дрейфуса, однако после того как Хонор расправилась с Денвером, Кромарти прекрасно понимал, что ей хватит и одного выстрела. И выстрел этот будет смертельным, иное ее не устроит.

– На этом ей конец, Вилли, – с горечью в голосе прервал герцог затянувшееся молчание. – Той же пулей, что и Юнга, она убьет собственную карьеру. Нам ее не спасти. Более того, мне самому придется инициировать ее отстранение от командования, чтобы заручиться поддержкой прогрессистов.

– Но это несправедливо, Аллен! – возразил Александер, повернувшись спиной к волшебному городскому пейзажу за окном, – Разве можно винить ее в том, что, являясь жертвой, она не могла добиться справедливости никаким другим способом?

– Знаю, – отозвался Кромарти, не открывая глаз. – Господь свидетель, мне бы очень хотелось сделать для нее хоть что-нибудь. Но мне нужно вести войну и сохранить кабинет.

– Понимаю, – сказал Александер с печальным смешком. – Даже Хэмиш понимает. И сама дама Хонор знает, что не оставила вам никакого выбора.

– Отчего я чувствую себя только хуже… Герцог открыл глаза, и Александер даже в темноте разглядел в них боль.

– Ну скажи, Вилли, – тихо проговорил премьер-министр Звездного Королевства, – почему каждый, кроме разве что сумасшедшего, мечтает оказаться на моем месте?

* * *

Когда дверь лифта, ведущего на мостик, открылась, лейтенант-коммандер Рафаэль Кардонес, вахтенный офицер стоящего на ремонте корабля, поднял голову и, увидев капитана, вскочил на ноги. Вышедший следом за капитаном одетый в зеленое гвардеец, расслабившись, остановился у переборки, тогда как она направилась к командирскому креслу.

Шла Хонор медленно, сложив руки за спиной. Лицо ее не выражало ничего, кроме спокойной сосредоточенности, однако служивший под ее началом Кардонес знал, что именно так она выглядела и тогда, когда приводила в чувство отчаявшуюся, павшую духом команду, и тогда, когда вела подбитый тяжелый крейсер в смертоносную атаку под бортовыми залпами линейного крейсера. Увидев эту маску снова, он невольно задумался: сколько же времени потребовалось капитану, чтобы довести ее до совершенства? Скрывать страх и внушать команде уверенность, не позволяя догадаться, что и их капитану свойственны человеческие чувства и слабости… О тревогах и боли Хонор Харрингтон ведали лишь бессонные ночи.

Остановившись у кресла, она провела рукой по командному пульту – как, наверное, всадница могла бы ласкать любимого скакуна. Рука ее двигалась словно сама по себе, а в устремленном вперед взгляде лейтенант, несмотря на бесстрастную маску, угадал глубоко затаенную боль.