Поле битвы

– Тебя замполит прогнал, что-ли? – главного полкового воспитателя все звали по-прежнему, по-советски, замполитом. Дроздов спросил с ехидством, приступая к еде.

– Да идёт он… – Галеев не знал, что делать с бронежилетом, снимать или нет. Впервые оказавшись в дозоре, он опасался остаться без «панциря», в то же время в нём без привычки неудобно и тяжело. Рассмотрев лежащий в нише бронежилет Дроздова, он всё же решился и стал «рассупониваться». – Разозлился он на меня, специально наказал. Я ему цифровую фотокамеру об камень шарахнул, дорогую, трофейную. Часа два орал, грозил в окопах сгноить. Ну и чёрт с ним, лучше уж здесь, чем бобиком у него. Тоже мне, ваше благородие, денщика из меня сделал, подумаешь, камеру разбил, будто он деньги за неё платил, – чувствовалось, что Галеев хоть и хорохорится, но сильно жалеет о потере «тёплого места». – Слышь, Толян, ты мне покажь, что и как, как стрелять, куда стрелять.

– Ты что же и стрелять совсем не умеешь? – изумился Дроздов, не донеся ложку до рта.

– Совсем не совсем… Один раз перед присягой стрелял, ещё во Владикавказе, а больше не довелось. Я ведь в клубе всё время сидел, плакаты, стенгазеты, фотки делал, писал да рисовал.

– Ну, ты даёшь, вояка! – Дроздов облизал ложку. – Обожди, чай допью.

Стали пускать осветительные ракеты.

– Наконец-то, давно пора, – с облегчением отреагировал Дроздов, зажмурившись от повисшего в высоте кратковременного источника света. – Вот смотри, присоединяешь магазин… передёргиваешь затвор… планку ставишь на автоматический огонь, или на одиночный… снимаешь с предохранителя. Понял?

– Понял. Ты мне покажи, как целиться.

– Нечего тебе целится, всё равно не попадёшь. Меня вон в учебке три месяца учили, и то, как следует не научили, а ты хочешь со второго раза, да ещё ночью в «духа» попасть. Это если он к тебе метров на десять подойдёт. Твоя задача сейчас… – Дроздов вдруг задумался, и словно на что-то решившись, хлопнул Галеева по плечу. – А задача твоя следующая. Я буду «духов» высматривать, я и в темноте как кошка вижу, а ты на стрёме, понял? Если, не дай бог, сегодня полезут, ты по моей команде, бежишь со страшной силой по траншее, вон туда. Там поворот и тоже бруствер насыпан, это запасная позиция. Сейчас ракета будет, я тебе покажу.

– Ага, – с готовностью, даже с каким-то детским азартом смотрел на Дроздова разжалованный клубный работник, воспринимавший пока ещё всё как игру.

– Как только я дам короткую очередь, ты выставляешь автомат за насыпь и начинаешь палить короткими очередями, трассирующими… Вот, я тебе магазин с трассирующими пристегну… Помни, короткими, нажал на спуск, сосчитал раз-два и отпускай, а то у тебя патроны быстро кончатся. Три-четыре очереди дал, и смывайся, метров на десять-пятнадцать отбежал и снова три четыре очереди. Голову из траншеи не высовывай, только автомат. Потом ещё отбегаешь и по новой три-четыре очереди. Потом назад. Понял?

– Понял, а куда стрелять-то?

– Ты что, совсем тупой? Туда, – Дроздов махнул рукой в сторону «зелёнки».

– Понятно. А зачем всё это. Я ведь так ни в кого не попаду, только запарюсь бегавши.

– Так нужно. Ты не бойся, опасности для тебя никакой, главное морду не высовывай. Над тобой пули свистеть будут, но ты не дрейфь, в траншее ты в безопасности. Только ко мне ближе той насыпи не приближайся.

– Понял, а долго так бегать.

– Пока тревожная группа не прибудет, минут десять. Ты рожки-то менять умеешь? Давай покажу…

Дроздов заметил их сразу, как только они выползли из «зелёнки». Их было двое, и они короткими перебежками продвигались от валуна к валуну, в промежутках между пусками ракет. Уже не первый раз на этом участке разведка «духов» появлялась вот так из кустов и, используя множество больших и малых камней, приближались к выдвинутому вперёд посту федералов. До сих пор эти вылазки пресекались взаимно корректно: дозор их вовремя обнаруживал, следовал доклад по телефону, на КП сразу же взвывала сирена, резко возрастала интенсивность пуска ракет и на подмогу спешила тревожная группа. Впрочем, уже одной сирены, или даже короткой очереди с поста оказывалось достаточно, чтобы «духи» сразу же «усекали», что обнаружены и, повернув назад, проворно исчезали в «зелёнке».

Сейчас Дроздов не доложил, и те двое продолжали перебегать, поднимаясь вверх по склону, всё дальше отдаляясь от линии кустов. Метров за сто до поста, склон становился почти голым – Дроздов со товарищи два дня под прикрытием «пропалывали» этот участок. Лишь несколько каменных бугров, глубоко засевших в почве, сиротливо торчали здесь. Они долго не решались выйти на эту площадку, видимо надеясь, что их всё-таки заметят с поста, поднимут тревогу и у них появится моральное право вернуться в спасительную «зелёнку». Но Дроздов на этот раз решил не давать им такого права, и они вынуждены были, собравшись с духом, подавив дрожь и сомнения идти дальше, туда, откуда вернуться уже не так просто. Вернуться без веской причины, этого им не позволяли кандалы легендарной кавказской гордости и неминуемое обвинение в трусости, самое унизительное для горца.