Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне

В понедельник тоже ничего не изменилось, правда, Коротков заявил, что сам приедет в Москву и доложит обо всем лично. Требовался доклад, который бы устроил Шелепина, и Сиомончук составил проект, дополненный Саха-ровским. По существу в нем утверждалось, что за последний год улучшилась работа с немецкими «друзьями» и повысился уровень получаемой информации. Проект был передан Шелепину лично Коротковым на встрече, где присутствовали также высшие офицеры Первого Главного управления. Шелепин резко критиковал Короткова, указывая на то, что тот должен не только работать с немцами, но и заниматься делами своего аппарата. «Если так, то я собираю чемодан и уезжаю», — ответил Коротков. Шелепин отреагировал назначением новой комиссии для проверки положения дел в Карлсхорсте[753].

Когда комиссия представила наконец дополненный доклад, Шелепин, обсуждая его с Коротковым, высказал свои прежние претензии, что, собственно, и привело к созданию комиссии: «Обратите больше внимания на руководство аппаратом, на работу со своими сотрудниками и координируйте эту работу с военной контрразведкой. В конце концов, у нас там армия, и мы должны заботиться о ее безопасности. Вы должны использовать свою территорию для нашей разведывательной работы, а не полагаться на немецких «друзей». Мы должны иметь собственные источники»[754].

Понимая, что инициатива исходит от Сахаровского, Коротков ответил, что в таком случае ему требуется опытный заместитель. Он попросил, чтобы к нему назначили Сиомон-чука, начальника германского отдела, однако тот отказался от назначения в Карлсхорст, мотивируя свое решение тем, что уже достаточно работал за рубежом. Кроме того, он не согласился с мнением комиссии, поскольку на самом деле все нужно делать через немцев. Он подчеркнул, что в КГБ осталось не так уж много сотрудников, в совершенстве владеющих немецким языком и знающих территорию для решения оперативных задач в одностороннем плане: «Глупо думать, что можно вербовать граждан дружественной, союзной страны без согласия местной службы безопасности». Если КГБ попытается идти этим путем, то, как предсказывал Сиомончук, возникнут конфликты между партиями и правительствами. Проигнорировав возражения Сиомончу-ка, Шелепин приказал: «Передайте Короткову, что с немцами будете работать вы. Ему этим заниматься незачем»[755].

Коротков вернулся в Берлин, но 27 июня 1961 года вновь был вызван Шелепиным в Москву для консультаций в ЦК КПСС. После переговоров Коротков отправился в германский отдел Первого Главного управления КГБ, рассказал о своем визите в Центральный комитет и позвонил Серову. В тот же день два старых друга пошли в спортивный комплекс КГБ на малом стадионе «Динамо», что на Петровке, где они играли в теннис. Там у Короткова случился сердечный приступ, и он умер. Можно сказать, что он стал жертвой этой не прекращавшейся борьбы с председателем КГБ Шелепиным, а в результате на фоне углублявшегося берлинского кризиса был ослаблен аппарат КГБ в Карлсхорсте. Мильке с несколькими своими заместителями, включая Бруно Беатера и Маркуса Вольфа, прилетел в Москву на похороны. Вольф, владевший русским языком, произнес прощальную речь от имени сотрудников MAS[756].

16. УЛЬТИМАТУМ ХРУЩЕВА

«Ну, вы готовы покинуть Берлин?»

Подполковник Петр Попов явно хотел пошутить, однако ни Джорджу Кизевальтеру, ни Дэвиду Мерфи было не до шуток. Дело в том, что 17 ноября 1958 года Попов вызвал их на срочную встречу, чтобы сообщить о предстоящей поездке в Москву, которая, как все надеялись, не займет много времени, но все понимали, что это, возможно, означает конец всей операции. Были и другие заботы. Всего за неделю до этого Никита Хрущев сказал, что из-за невыполнения решений, принятых Потсдамской конференцией, западные союзники потеряли право оставаться в Берлине. Как заявил Хрущев, СССР намерен передать все свои полномочия в Германии руководству ГДР, и пусть западные союзники сами договариваются с Восточной Германией.

После своей не слишком удавшейся шутки, Попов пояснил, что считает угрозу пересмотра Потсдамских договоренностей реальной, потому что такое решение уже довольно долго обсуждается. Однако Москва, хотя и была готова исполнить угрозу, нетерпеливо ждала американской реакции на речь Хрущева. Даже подразделение Попова в ГРУ получило жесткие инструкции присылать «ежедневные сводки о реакции западных берлинцев и личного состава оккупационных войск»[757].