— Никакого особого пути не было. Разве что в пресс-службе правительства возникли определенные сложности… Я даже не могу назвать это ни цензурой, ни попыткой запрета. Это было просто, ну скажем, анекдотом. В конце концов фильм попал к Ивану Петровичу Рыбкину, и на совещании, в котором участвовали еще Виктор Черномырдин и Владимир Шумейко, было решено фильм показать по «Останкино». Что касается руководителя «Останкино» Яковлева… Понимаете, тут ведь дело было связано не столько с самим фильмом, сколько с фамилией создателя. Надо отдавать себе в этом отчет. Ситуация была бы остра вне зависимости от того, что бы я показывал — родильный дом или войну в Чечне, но все, что было связано с фамилией Невзоров, у некоторых вызывало до определенного момента судороги. Известную неловкость испытывали все чиновники, которые с этим были повязаны. Только очень высокий уровень, скажем так. взял на себя эту ответственность. Они решали вопрос, грубо говоря, возможно ли присутствие этой фамилии вообще на первом канале ЦТ. Они, скорее, решали не участь фильма. Фильм их интересовал меньше всего. Я даже убежден, что они его не смотрели.
— У нас очень много материала, но я сейчас умышленно никуда его не запускаю. Хотя теперь имею возможность сделать это довольно спокойно. Хочу еще немножко подождать. Теперь довольно много нормального материала идет о Чечне. Конечно, поздновато мы взялись за общественное мнение, но — взялись, и определенные победы в этом смысле есть. Поэтому я не вижу сейчас острой необходимости в скороспелой подаче материала. Хочу к тому же подождать. Меня все время мучает мысль, что наша власть может сыграть очень скверную игру и пойти на попятную. Это было бы очень трагично и страшно.
— С этим можно сейчас и не спешить. Нет какой-то горячечной ситуации, как была в те дни. Я видел несколько действительно замечательных репортажей на ЦТ, которые не есть гимн войне и армии, а которые — правда и про войну, и про армию. Армия в Чечне олицетворяет, безусловно, правое дело.
— Этот человек для меня остался загадкой. Когда мы только с ним увиделись, он протянул руку, засмеялся и сказал: «Второй раз встречаемся». Что это означало, я до сих пор не понял. Возможно, я когда-то где-нибудь его видел. Может, это было в Вильнюсе, в Приднестровье, в Абхазии… Я не знаю, где, но помню его лицо. Действительно, этого человека, возможно, я когда-то и знал. Он, конечно, был совершенно обворожительным парнем. Я думаю, здесь не только публикацию надо готовить, но и сделать все, чтобы Министерство обороны настояло на Звезде Героя для него. Надо всерьез подумать и о его семье.
— У меня был в Приднестровье случай, когда я, грубо говоря, должен был застрелить снайпершу. Я ее увидел в глазок оптического прицела и не смог выстрелить: она была чрезвычайно, чертовски хороша. И в Чечне я наткнулся на ее же следы. Не буду говорить, как это произошло, это не для печати. Ее нет в живых больше. Погибла она в Чечне. То, что определенная часть команды латвийских и эстонских биатлонисток участвовала в очень многих конфликтах, это ни для кого не секрет. Участвовали и за деньги, и из какой-то патологической ненависти ко всему русскому. Для меня разговоры о женщинах-снайперах никогда не были вымыслом, я всегда точно знал, что это так.
— Да. Государству он не стоил ни единой копейки. Однажды я попросил Беллу Куркову помочь с монтажом. Она отказала в достаточно грубой форме, и более я просить не стал.
ЧЕЧНЯ: НА ВОЙНЕ
— КАК НА ВОЙНЕ…