Поле Куликово (СИ)

Можно обмануть или подкупить человека, прикормить или отравить собаку, но сторожевую змею нельзя ни обмануть, ни приручить, ни накормить отравой. Ула, возможно, была последней в мире сторожевой змеёй, каких в древние времена готовили маги-заклинатели для восточных владык. На это уходили годы труда настоящих волшебников. И если хорошо дрессированный охотничий кречет стоил табуна отборных коней, сторожевая змея стоила десятка кречетов. Больше года индус-заклинатель жил в юрте Мамая, следуя за ним во всех походах, пока не передал Мамаю тайны господства над четырёхметровым страшилищем и пока Ула не привыкла к Мамаю.

Появление незнакомого существа в "кругу защиты", который змея определяла для себя, вызывало в ней ярость. В этом, вероятно, и была тайна дрессировки. "Круг защиты", который Мамай про себя называл кругом смерти, был всегда одинаков, и для Улы он равнялся шести человеческим шагам. Мамай вначале не поверил индусу, потому что знал, как неохотно змеи кусают тех, кто не служит им добычей. Тогда проверили на двух рабах, вызванных в большой шатёр, и даже Мамая, повидавшего тысячи смертей, потрясла гибель несчастных - броски змеи были неуловимы, и удары она наносила в лицо.

Мамай оттягивал окончательный расчёт с заклинателем, пока не убедился, что Ула повинуется ему. Он выдал золото, проводил индуса и велел нукерам через час принести его голову. Нукеры исполнили его повеление. Золото, правда, исчезло, нукеры клялись, что при убитом ничего не было. Мамай, хоть и не поверил, наградил убийц, заткнул им рты, опасаясь мести тайного союза магов-заклинателей. Ключ к сторожевой змее теперь находился только у Мамая.

Ула была существом, для которого, кроме Мамая, не существовало ничего. Если Мамай уезжал, змея месяцами спала в ящике, холодная, окостеневшая, мёртвая в середине лета, когда у змей наступает самая активная пора жизни. Но вот он появлялся после долгого отсутствия - летом ли, зимой, - и не далее чем через час из ящика доносился шорох. Мамай в таких случаях удалял всех, открывал ящик, и тощая холодная лента устремлялась к нему на грудь, обвивалась вокруг тела, замирала, положив на плечо плоскую голову, и тогда ему казалось, что Ула счастливо жмурится. Несколько минут она согревалась, потом тянулась к его рукам. Он давал ей свежего тёплого молока, она подолгу пила, трепеща в чашке чёрным раздвоенным языком, потом он открывал заранее приготовленный рабами ящик с живыми змеями. Другой пищи Ула не признавала. И проглатывала она свою добычу лишь в присутствии хозяина.

Иногда Мамаю казалось, что Ула не отдельное существо, что перед ним отпавшая часть его тела или души, принявшая облик Улы, чтобы охранять сны хозяина. Умрёт он - Ула тоже умрёт, вернее, уснёт и никогда не проснётся. Думая об этом, он доходил до жуткого вопроса: нет ли тут обратного закона? И успокаивал себя тем, что этот вопрос нелеп - ведь Ула появилась у него лишь несколько лет назад.

От входа в шатёр до постели Мамая было восемь шагов, до стенок - шесть. О сторожевой змее было известно нукерам-телохранителям. Входя ночью по необходимости в шатёр Мамая, они знали, что у них есть только два шага - Ула ночевала в ногах хозяина. Но вторым шагом не воспользовался ещё ни один телохранитель. Мамая тревожило одно: в последний год, время от времени, на голове змеи всё отчётливее проступала паутина странного рисунка, и тогда в поведении Улы проскальзывала нервность. Всё ли ему открыл её прежний хозяин? Нет ли здесь опасной тайны? Может, змея стареет, а старые змеи - раздражительны. Не разыскать ли ему дрессировщика змей?.. Но Мамаю не хотелось показывать Улу никому чужому, тем более заклинателю змей. Ведь в отношении к Мамаю Ула остаётся прежней - отпавшая часть Мамаева существа, которая без него не живёт...

Сон овладел Мамаем, в нём сплетались и расплетались пёстро-зелёные кольца, образуя непроницаемую завесу вокруг ложа. Так прошёл час и другой, как вдруг дыхание Мамая прервалось... Над плотной пёстро-зелёной завесой снова встал сфинкс. Он возвышался вдали, блестя своей ледовой бронёй; то ли метели, то ли облака скользили по его плечам, овевали нахмуренное чело, и Мамаю казалось: там, за этими облаками и метелями, раскрываются железные веки чудовища, и его глаза ищут Мамая... Хотел рвануться с ложа, но кто-то шепнул: "Он спит, не шуми. Не буди его"... Мамай со стоном перевёл дух и не проснулся.