Поле мечей. Боги войны

Легионеры действовали быстро: шесть центурионов деловито отдавали приказы, никого не оставив без дела. Большой зал опустел, и Брут остался один на один с царицей Египта. Из темноты раздался ее голос:

– Полководец в доспехах из серебра…

Слабый лунный свет едва обрисовывал плечи царицы; Брут почему-то почувствовал легкий озноб.

– Слушаю тебя, госпожа. Или мне следует называть тебя божественной?

Бруту казалось, что ее взгляд давит на него, словно какая-то тяжесть.

– Ты можешь называть меня царицей, хотя я и вправду являюсь земным воплощением богини. Это задевает тебя, римлянин?

Брут пожал плечами:

– Я многое повидал в чужих странах. Мне приходилось встречать людей, которые красили кожу в голубой цвет. Удивить меня нелегко.

– Наверное, ты с Цезарем уже много лет, – сказала Клеопатра.

Брут отвел глаза – неожиданно для себя он растерялся. Говорил ли Юлий о нем этой женщине?

– Дольше, чем ты можешь представить.

– А где тебя так ранили? В сражении?

Брут усмехнулся про себя – ее вопросы начинали надоедать.

– Меня ранили в сражении, царица. Думаю, ты уже слышала об этом.

Брут поднял перевязанную руку, словно собираясь показать ее Клеопатре. Царица приблизилась, и от прикосновения ее прохладной руки Брут опять невольно почувствовал озноб. На ее пальце был массивный золотой перстень-печать с рубином. Камень казался темным, как ночное небо.

– Ты тот, кто предал его, – задумчиво произнесла Клеопатра. – Почему, скажи, Цезарь оставил тебя в живых?

Брут, удивленный ее упрямством, только заморгал. Эта женщина привыкла, что окружающие отвечают на каждый ее вопрос, выполняют любой ее каприз. Она даже не видит, какую боль ему причиняет.

– Ему не найти другого такого полководца. В бою мне нет равных – я ведь не всегда такой, как теперь.

Брут начал говорить с сардонической усмешкой, но Клеопатра не отвечала, и он постепенно сменил тон. Выражение лица стало безучастным.

– Мы вместе росли, – объяснил он. – Я совершил ошибку, а Юлий меня простил.

Брут сам удивлялся своей откровенности. Лгать про свою незаменимость было не так больно.

– А я бы тебя казнила, – пробормотала царица, покусывая нижнюю губу.

Брут смотрел молча, понимая, что она говорит серьезно. Царица с юных лет привыкла к всеобщему повиновению. Эта женщина смертельно опасна, как черная нильская гадюка.

– Я не умею прощать предателей. Твой Цезарь или великий муж, или просто глупец. А ты как думаешь?

– По-моему, вы с ним похожи. Однако я не собираюсь ни отвечать тебе, ни изливать перед тобой душу.

– Сегодня Цезарь собирается похитить Птолемея, моего мужа, брата и повелителя. Он видел только малую часть войска, которое может собрать Египет. Быть может, консул погибнет, а может, случайная стрела пронзит моего брата. Таковы ставки в этой великой игре. Послушай же меня, полководец. Он оставил тебя жить, потому что слеп и не видит, что творится в твоем сердце.

Клеопатра коснулась ладонью его шеи и слегка нажала. Брут подумал, что царица, должно быть, купается в масле лотоса. Он ощутил слабый укол, как будто от тонкого шипа. Римлянин едва сдерживался, чтобы не рвануться от нее, страстно мечтая о глотке свежего воздуха. Царица говорила, и голос ее звучал приглушенно, словно голову Брута закутали в толстое полотно.

– Я знаю тебя, полководец. Я знаю все твои мелкие грехи и знаю твой большой грех. Я читаю в твоем сердце так, как никогда не сможет читать Цезарь. Я вижу ненависть. Я вижу ревность. Я вижу все.

Ее рука скользнула прочь, и Брут пошатнулся. Он все еще чувствовал ее ногти на своей коже.

– Храни ему верность, полководец. А если предашь, то знай: твои минуты сочтены. Отныне судьба Цезаря связана с этой страной и со мной. А у меня длинные руки. Я не потерплю измены и даже просто подозрения.

Брут оторопело смотрел на царицу, ошеломленный ее натиском.

– Египетская змея, – с трудом вымолвил он, – что такое ты со мной сделала?

– Спасла твою жизнь, римлянин, – ответила Клеопатра.

Она растянула губы в улыбке, но глаза ее были внимательны и холодны. Не говоря больше ни слова, царица вышла из зала, а Брут привалился к колонне, и голова у него дрожала, точно у раненого зверя.

Канопская дорога проходила через самое сердце Александрии. По ней на восток спешили два легиона во главе с Юлием. Грохот подкованных сандалий нарушал мирную тишину ночи. Зловещей была в темноте главная улица города. Вокруг возвышались храмы неведомых богов, статуи по обеим сторонам дороги, казалось, вот-вот оживут и заговорят. В мерцающем свете ламп от суровых воинов, бегущих с обнаженными мечами к дворцу фараона, падали на дорогу смутные тени.

Юлий бежал в ногу со всеми, стараясь дышать размеренно. Ноги уже начали уставать. Волнение не исчезло, наоборот, Юлий так взбодрился, что сейчас, отсчитывая перекрестки, чувствовал себя совсем молодым. На пятом он махнул рукой в правую сторону, и вереница солдат потянулась по направлению к дворцу фараона. Этим же путем три дня назад Юлий шел в сопровождении Порфириса.