Поле заживо сожженных.

Неоходимо подчеркнуть, что согласно международному праву оккупация – временное занятие территории государства вооруженными силами противника, не меняющее доокупационной гражданской принадлежности, обычаев, традиций и законов населения. Они должны неукоснительно уважаться и соблюдаться. Международные конвенции запрещают коллективные наказания, взятие заложников, угон граждан с мест проживания, привлечение их к военным и оборонительным работам, завладение их собственностью, уничтожение ее. Однако то, что творили немецкие фашисты и их союзники на нашей земле, просто не укладывается ни в какие цивилизационные и человеческие рамки, не говоря о строгих юридических установлениях для военного времени. Если, руководствуясь ими, оккупанту нельзя спалить простой сарай, то каково же должно быть к нему отношение, если он ввергал в адское пламя живых детей, женщин, стариков, инвалидов, военнопленных?

Сегодня по теме массовых сожжений безвинных людей возникает множество вопросов ко всем гражданам России: от только что получивших паспорта до первого должностного лица в ней. Назову лишь несколько.

Нельзя ли положить намозолившего всем глаза на телеэкранах главаря демократической культуры, равнозначного главарям Третьего рейха по ухваткам поучать «совков» с колокольни человеконенавистнической идеологии, в психологическую клинику? – За провокационное выдувание мыльного пузыря «русского фашизма», что еще и страшнее немецкого!

Почему телевизионщики призывают нас участвовать в обсуждении собачьих свадеб двуногих, а не положения о забвении миллионов невинных жертв на оккупированных гитлеровскими извергами территориях?

Почему осквернены могилы великомучеников в Борьбе «новой русской тайгой»?

Не является ли фактическим забвением, попыткой сознательно увести людей от реальной действительности повторение как заклинания фразы «Никто не забыт, и ничто не забыто», когда не помним самые безмерные страдания мирных жителей во время Великой Отечественной войны? С большой степенью уверенности можно предположить, что творцы такого положения знают истину, но молчат.

Уже нет в живых многих очевидцев российских трагедий массового испепеления населения на оккупированных территориях – почему их исторические свидетельства не были зафиксированы?

Как СМИ, всем органам печати в Центре удается хранить полное молчание о жути безумной авантюры бесчеловечных упырей в роли «улучшателей» породы смертных?

Такие вопросы можно множить и множить. Эта скрытая ситуация похожа на истребительную войну с национальным самосознанием. Какая злая, противоборствующая народу сила стоит за ней?

И последнее. Мне кажется, если принять закон об ответственности за сокрытие исторической правды, на что не требуется никаких финансовых затрат, то уже одним этим можно память о жертвах немецко-фашистского ада превратить из сатанизма тайных врагов Отечества и бесчувственности российских чиновников в святое дело. Именно так и видят проблему русские люди, что запечатлено в обращении к Президенту РФ группы известных лиц, которое открывает книгу «Поле заживо сожженных».

Поступь святого дела Введение в третье издание

Третье издание этой моей книги появляется не в условиях, когда при полном безмолвии «историков и центральных средств массовой информации» автор десять лет назад приступил к разблокированию трагедии Борьбы. Когда одновременно начал «общественное движение за увековечение памяти российских Хатыней на современном этапе» (В. Кожемяко). Теперь божеское дело продвинулось по сравнению с первоначальными шагами несоизмеримо далеко. Ныне сама гигантская проблема уже во всеуслышание заявляет, что без ее решения стране фактически грозит национальная катастрофа! Потому возникло даже структурное изменение выпуска по сравнению с двумя предыдущими. В них материалы располагались в соответствии с постижением истины за семью печатями. Шли вперемешку мои и привлекаемые, тут же анализируемые.

Таким образом они высвечива ее с разных сторон, чтобы увидеть в целом. Сборник в какой-то степени походил не на авторский, а на составительский. То есть его своеобразие определило время, как когда-то жанр поэмы Александра Твардовского «Василий Теркин», ставшей лучшей из написанных о Великой Отечественной войне. Но не похожей на устоявшиеся образцы, даже «без начала и конца».