Поленька

На самой вышинке, где Никишин край доски останавливался на какую-то малость, парень с силой приседал, вжимал в доску новую силу, и уже в следующий раз она подбрасывала их ещё выше. Сверху он не видел ничего кроме неё самой, но и потом, летя вниз, невольно подмечал, как тот клочок неба, куда смотрел, стремительно перечёркивали сверкащие на солнце розовые радостные колени, платье, с сухим треском дразнившее ветер, и парень трудно утягивал горячие глаза в сторону.

Неловкость начала знакомства растаяла. Никита освоился, мёртво и жадно смотрел Поле прямо в лицо, смотрел так, как там, в церкви.

— А знаешь, — заговорил белыми губами, — про что я думал, когда увидал тебя с клироса?

— Про шо?

— Будь на то моя воля, взял бы на ладонки на вот эти и унёс бы на край земного берега.

Поля тихо улыбнулась одними глазами:

— Не далече ли?

— Такая власть в тебе надо мной… Как с рельсов сошёл.

— Цэ уже здря. Чего так убиваться? У меня ж е хлопчина.

— Удивительно было б, не будь у такой у хорошки ухаживателя… И я не пень еловый… Валенок я твёрдочелюстный… Что б ты ответила, скажи я про сватов?

Поля обиделась.

— Теперь вот бачу, соскок ты з рельсов. Не во вред хоть бы через раз думал, шо ляпаешь. В первый же дэнь такие насмехи строить? Сто-ой!.. Звать не знаешь как, а про сватив помело точишь. Да ну стой же!

— Да что звать… Узна́ю ещё…

Едва доска сгасла в движении, Поля прыг наземь, сдёрнула с кулька косынку и пожгла прочь.

Никита еле догнал её.

— Ты что, засерчала? — убито пролепетал он, прерывисто дыша.

Поля молчала.

— Может, ты мне что скажешь?

— Чего ж не сказать… Пойду покланяюсь тётке за хлеб-соль, а там и до дому, — резнула холодно.

— Можно, я провожу тебя?

— Богатого спровожають, шоб не упал, а вора, шоб не украл. Ты зачем лабунишься меня провожать?

— Не знаю, — потерянно прошептал Никита. — Так… Мы с тётушкой с твоей в соседях. Я увижу в окно, как ты пойдёшь в Собацкий, выйду. Ладно?

Поля повела плечом.

— А мне-то что… Раз охота… Раз нашла такая линия… Смотри по себе.

Поля и впрямь думала наскоро распроститься с тётушкой, но тут ей повезло как утопленнику. Тётушка снова усадила её за стол, хотя Поля и твердила, что есть вовсе и не тянет.

— Видали, ей не хочется! — разобиженно выговаривала тётушка, доставая из печи тёплый горшок с мясом. — Намедне батюшка эвона безо всякой охотушки целого гуся уложили. А тут одна ножка… Да кисельку на дорожку лизни, размочи молодую требуху. Гораздо ль места надобно? Поищи-ка, вострушка.

На ласковую просьбу Поля ответила безвыходной улыбкой и к удовольствию тётушки сделала здоровенный судорожный выдох, долженствующий означать, что место и для курятины и для киселя высвобождено, и взялась за еду.

Тётушка с вязаньем подсела к изразцовой печке, пришатнулась спиной к нагретым плиткам.

— А ты, Полька, девка хват, обдери те пятки. Какого малого поддела на уду!.. На лицо нескладный, а характером хороший!

— Вы про кого?

— Про кого ж ещё. Про Никишку! Парубец на усу лежит. В возраст, в возмужание входит. Там, девка, не парубок — золота оковалок. Ладён… Не пьёт, не курит… В церкве сама слыхала, ка-ак поёт божественное. На него вся Криуша чуть ли не молится. Вся Криуша тольк и ходит послушать Никишу… А в поле! Как меринок ворочает! И пахать, и сеять, и убирать — лад-то во всяком деле у него какой! И дома груши не околачивает, не ходит по дворам щупать галок из девятого яйца. Черевики сшить — сошьё, ведро, колесо ль сбить — собьё, масла сколотит… Ло-овкой малец. Блоху и ту взнуздает. К чему ни притронься, всему ума положит. Ну весь же из ума сшит!.. А старики какие! То-олсто живуть, на широконьку ножку. Это у меня скотины, что лягушки в яме, а у них тама и кони свои, и быки свои, и на Криуше своя мельница хлопочет. Пускай и не ахти какая громада, в одно колесо, а ничо, большей в хозяйстве и не надобно. А новый домяка тама какой! А сад! И что первейшее — ни одного работника, всё сами, всё своим горбиной вывозят… Хорошего корня парубчина. Обходительной, мягкой по нраву, слухняный. Это, скажу тебе по-бабьи, чистэсэнький клад в семье. Загнала под башмак и дёржи в струне. Эсколь хошь верти из него всякой картошки — ты завсегда права, за тобой завсегда большина! А потом… На харчи не спесивый, просто-ой. Жернов всё мелет. Другого такеичкого поискать… Во-от достанется кому — с краями полный век счастья! Бежи, не промахнёшься!

— Ну да! Приставущой, неотвязный… У Бога кобылу выпросит!

— Не журись особо. В хозяйстве сгодится… С летами молодое пиво уходится. А пока молодчага непромах, ухватистый.

— Оно и видно. Первый раз бесстыжа баче человека и давай про сватов молотить!

— Умно! Головки́ нигде не теряются!

— А кто эти Головки?