Поленька

В Криушу вам не к чему возвертаться. И в Собацком вам делать нечего. А что позвал, так это так, от дури старческой. Ну чего вам, молодым, тонуть вместе с нами в нашей общей отхожей яме? Можа, перемахнёте в тепло в Казахстаний? Бабка Олена уже тамочки коптит свои косточки. Дед её Борохван примёр, угорел на службе. Пошёл сторожить, уснул в певчей и позабыл проснуться. Горе какое… Детишков у них не было. Олёнушка-свахонька и съедь к замужней приёмной дочке-выселенке куда-то в Казахстаний. Видишь, дочка — выселенка, Олена — вольная, а живут под одной крышой. Навприконец Вы тоже выселенчуки. Начальство ваше разве не отпустит? Какая разница, где жить на высылках в Заполярье или в азиатском тепле. Так у вас козырь какой. Трояшка детишков! Всё про Олену, генералиху над дочкиными детьми, знает мой новый писарчук, в новом письме он даст точный ихний адрест. Спишись, уведай всё до точности. Понаравится, можа, и скакнёте на теплышко. Внучка́м там было б ладно. Поле и про Казахстаний не читай. Чего допрежде время болты болтать? Уведай, расспроси письмом всё хорошенько. Устроит вас всё, тогда и пой. А так не баламуть бабу в пустой след. Не пристало мужику ходить в болтунцах…

Криуша отпала сразу. Ну с какими глазами ехать домой? Все ж травинки знают, от какого сраму убегали. И на́, явились, как красны солнышки… Не станут ли Горбылём стебать по глазам? В сторону и Казахстан. Что мы там забыли?

Но примерно через месяц пришло новое письмо от Полиных стариков с припиской поперёк. На полях. Снова была рука не Анюты, а надёжного писарчука. Не читая вслух адрес-приписку, Никита мрачно отбубнил письмо, тут же его сжёг и тайком от Поли каракулисто настрогал бабе Олене целых полтетрадки. И как только отнёс бегом на почту, стало легко, ясно на душе, будто уже получил ответ и было в ответе всё как хотелось.

Не удержал себя. Однажды невзначай возьми и ахни под настроение:

— А чего б нам да не увеяться куда отсюда? Лично у меня один глаз на Кавказ, а другой на тёплые воды!

— Кавказ? — удивилась Поля. — Зачем?

— И правда, зачем? — Он спутал Казахстан с Кавказом. Подумал и не стал ничего уточнять. Весело подпустил: — Ну как зачем? У нас три женишка. Что им в промозглой ночи преть, в вечной темноте в этой? По полгода без солнца!

— Зато полгода и ночью сонце! — возразила Поля. — Сплять при сонци.

Было в доводе Никиты что-то дельное. Тогда чего он о солнце молчал раньше? Солнца не было и раньше по полгода, хотя ребята и были.

Между тем разговоры эти вылезали все чаще. С ними свыклись. Склонилась к переезду и Поля, и вопрос всего стоял в том, куда ехать.

— Непременно в тёплую сторону. На солнце! Мы живём для ребят. Ихнее здоровье — наша главная забота.

Поля не возражала. Однако север ей нравился. «Обживёшься — думала она, — и в аду рай…» Здесь обрела она равнинный, душевный покой. Здесь пережила полную радость материнства. Здесь наконец ей нравились и завод, и люди, и посёлочек, покрытый весь досками, где никто не видел на улице ни земли, ни асфальта. А доски, доски, доски одни кругом. В досках тротуары, в досках улицы…

Никита с Полей пришли по обычаю отметиться — отмечались они в комендатуре дважды в месяц, — а отмечальщик, кротоватый, заплывший ленью и жиром коротенький старик, и скажи:

— Пятачок ваш истаял… Что думаете?

— Откуда взяли, туда надо и возвернуть, — сказал Никита.

— В Новую Криушу?

— А хотя бы…

— Для Новой вы умерли навсегда! Ниоткуда ни с кем из Новой никакой переписки! Даже в гости туда на минутку нельзя! Ни-ког-да! Нарушите наш закон — схлопочете лагерей!

— Но мы отбыли своё!

— Своё вы отбудете, когда… — он сложил руки на груди и полусонно всхрюкнул. — Не забывайтесь, граждане ссыльнопоселенцы. Ссылка вам продлевается ещё на пять лет. А там продлят ещё… Песенка эта из рода вечных-бесконечных… И чтоб не было соблазнов…

Комендант положил перед ними по листочку с каким-то текстом.