Полет аистов

Почти тут же рядом со мной промелькнули кованые ботинки Сиккова, убегающего под покровом густого дыма. Я вскочил и помчался в том же направлении. Я бежал вдоль узеньких улочек, ориентируясь по его следу: у него текла кровь, и песок тут же ее впитывал. Через несколько мгновений я заметил Сиккова. Я содрал свои повязки и снял «Глок» с предохранителя. Мы все бежали и бежали. Мелькали беленные известью стены. Ни он, ни я не могли передвигаться слишком быстро, потому что наши легкие уже были отравлены слезоточивым газом. Теперь плащ Сиккова маячил всего в нескольких шагах от меня. Рефлекс даст безошибочный сигнал, когда настанет момент его схватить. Он развернулся и направил на меня «Магнум-44». Из ствола вырвалось ослепительное пламя. Я наугад ударил Сиккова ногой. Болгарин отшатнулся к стене и снова прицелился в меня. Я услышал оглушительный звук выстрела. Закрыл глаза и выпустил всю обойму прямо перед собой. Несколько мгновений тишины показались мне вечностью. Когда я решился открыть глаза, на месте головы Сиккова зияла огромная дыра и виднелись сгустки крови и обрывки волокон. Из почерневших тканей местами били крохотные алые роднички. В стене, испачканной брызгами мозгов и осколками костей, образовался провал диаметром около метра. Я бессознательно вложил пистолет в кобуру. Вдали еще слышалось пение палестинских детей, бросивших вызов израильским солдатам.

25

Два израильских солдата нашли меня на маленькой площади. Лицо мое было залито кровью, и я ничего не соображал. Я не смог объяснить ни кто я такой, ни что я здесь делаю. Меня тут же забрали санитары. Я все время прижимал к груди пистолет, спрятанный под курткой. Несколько минут спустя меня уложили на железную кровать в раскаленной солнцем палатке и поставили капельницу.

Подошли несколько врачей и осмотрели мою физиономию. Они говорили по-французски о каких-то скобках, об анестезии и об операции. Они приняли меня за наивного туриста, ставшего жертвой нападения «Интифады». Я понял, что нахожусь в госпитале организации «Единый мир», расположенном в полукилометре от Балатакампа. Если бы мои губы в тот момент не были сплошным липким месивом, я бы, наверное, улыбнулся. Я украдкой сунул под матрац свой «Глок» и закрыл глаза. Меня тут же окутал непроглядный мрак.

Когда я проснулся, было тихо и темно. Я даже не мог разобрать, насколько велика палатка. Я дрожал от холода и обливался потом. Закрыл глаза и снова погрузился в кошмары. Мне приснился человек с длинными тощими руками, который хладнокровно и аккуратно резал тело ребенка. Время от времени он погружал свои черные губы в трепещущие внутренности. Я так и не разглядел его лица, так как вокруг него был целый лес рук, ног и тел, развешанных на крюках и отливавших охристым глянцем, как блестящие куски мяса в китайском ресторане.

Мне приснилось, что полотняные стены палатки раздулись от взорвавшейся человеческой плоти. Приснился Райко, умерший от страданий, с распоротым животом и пульсирующими кишками. Приснился весь изрубленный Иддо; у него, еще живого, – почти как в мифе о Прометее, – аисты выклевывали внутренние органы.

Светало. Просторная палатка была наполнена запахом камфары и заставлена кроватями, на которых лежали раненые молодые палестинцы. Издали доносился гул электрогенераторов. Три раза с меня снимали повязки и кормили чем-то вроде каши из баклажанов, а потом, к моему удовольствию, давали невероятно крепкий чай. Мой рот был неподвижен, как бетонная плита, тело все разбито. Я ожидал, что в любую секунду сюда ворвутся солдаты ООН или израильской армии, стащат меня с кровати и увезут. Однако никто не приходил, да к тому же, сколько я ни прислушивался, никто не упоминал о смерти Сиккова.

Я постепенно начал воспринимать окружающую действительность. Воинами «Интифады» были дети, и я попал в детский госпиталь. На соседних кроватях молча страдали и умирали исполненные гордости мальчишки. Над их кроватями висели рентгеновские снимки, показывавшие, в каких передрягах побывали эти дети: переломы рук и ног, разрывы тканей, отравленные легкие. Много было и просто больных малышей: антисанитарные условия в лагерях способствовали распространению всевозможных инфекций.

В конце дня произошло очередное вооруженное столкновение. Стали слышны выстрелы, свист снарядов со слезоточивым газом и вопли обезумевших от ярости детей, убегавших и прятавшихся от пуль на узеньких улочках Балатакампа. Вскоре прибыла новая партия пострадавших. Истерично рыдающие матери, прячущие лица под покрывалами и несущие на руках посиневших младенцев, кашляющих и задыхающихся. Раненые дети в окровавленной одежде, страдальчески озирающиеся вокруг, скорчившиеся от боли на носилках. Отцы, глотающие слезы и держащие за руку сыновей, которых готовят к операции. И другие отцы, голосящие за стенами палатки, в пыли, и жаждущие мести.