Полет ангела

Можно, конечно, попросить Робера подождать у подъезда. Мол, извини, дорогой, у меня там, наверху, не прибрано. Вдруг увидишь ползущего по стене нью-йоркского таракана-мутанта или забытый бюстгальтер на стуле. Я сейчас же вернусь за тобой, только на секундочку отлучусь. А уборки там часа на два хватит. Что ж он, так и будет возле подъезда прохаживаться все два часа? Еще подумает, что она сбежала от него черным ходом. Задумается о причинах. Потом кинется наверх. Будет трезвонить, пока звонок не перегорит. Или примется дверь ломать. Лбом, руками и ногами. Нет, это не метод решения проблемы.

Впрочем, стоит ли ломать голову над такой мелочью? Все равно предстоит расставание. Ну узнает он на прощание что-то новое о ней. И что? Задаст из вежливости или любопытства пару умных или глупых вопросов. Получит, тоже из вежливости, пару таких же умных или глупых ответов. А потом все равно в кровать. А в темноте картин не видно. На этом дискуссия и завершится. Вот только запах… А вдруг у него аллергия? Нет, вряд ли. Иначе бы он искусствоведом не работал.

В его художественной галерее она выставляться не будет. Не придется. Надо сразу избавляться от иллюзий, чтобы не травмировать себя зря. Не создавать себе психологический дискомфорт. Ведь он профессионал, и его художественная галерея тоже будет предназначена для профессионалов. Это ведь чисто коммерческое предприятие, а не благотворительное. Его задача — привлечь солидного клиента, ценителя с деньгами, а не отпугнуть его. По крайней мере, они так вдвоем и планировали, обсуждая эту тему. В предварительном порядке, конечно. Ведь до практической реализации данного проекта еще работать и работать. Вначале надо реализовать проект, связанный с хозяйственным использованием усадьбы. Создать базу, основу. А уж потом, опираясь на нее, на поступающие финансовые средства, перейти ко второму этапу — реализации его мечты. Открытие в Нью-Йорке собственного дела под звучным названием «Художественный салон Леруа». В котором не будет никогда ее экспозиции. Ее персональной выставки. И в названии которого никогда не появятся дополнения. Например, «Художественный салон Робера и Анжелы Леруа».

Да и потом… На что она, собственно, надеялась? Наверняка ее картины — это слишком сырой материал. Кто их видел, кроме подруги? Да, она, конечно, хвалила их. Так на то она и подруга. И она не профессионал, чтобы правильно их оценить. А мсье Робер Леруа обучался в Сорбонне. Может быть, он даже скажет из вежливости несколько комплиментов ее мазне, мысленно покривившись, но не демонстрируя свое пренебрежение. Тем более, перед тем, как лечь на прощание с этой наивной простушкой-художницей в постель. В последний раз.

Последняя мысль совпала с появлением на горизонте ее дома. Даже видны окна квартиры, в которой давно уже никто не убирал. Где стоят закрытые тканью картины. Ждут своего подлинного и искреннего ценителя и судью. А вдруг им и ей повезет?

Они остановились возле ее подъезда. Анжела выключила двигатель, закрыла на несколько секунд глаза. Затем откинулась на спинку сиденья, подняла руки и, сцепив пальцы на затылке, устало выгнулась и потянулась. Все-таки сегодняшний день ее здорово вымотал. Робер все так же молча сидел рядом, обдумывая что-то свое. Затем тоже зашевелился, и она услышала наконец его голос. Он звучал как-то необычно, с хрипотцой, с напряжением и заминками, как будто каждое слово давалось ему с трудом.

— Подожди выходить. Мне кое-что надо тебе сказать. И мне это будет легче сделать сейчас, здесь, в этой машине, а не у тебя дома. — Он вновь на какое-то время замолчал, как будто собираясь с силами, а затем продолжил: — Я давно хотел с тобой поговорить по этому вопросу. Уже несколько дней. Но все не решался. Только не перебивай, пожалуйста, и не задавай сразу свои вопросы. Вначале выслушай. Мне и так непросто сформулировать все то, что я хочу тебе сказать. Точнее, я мог бы сказать это одной фразой. Но хочу вначале тебе все пояснить.

Она почувствовала, как сердце сдвинулось с насиженного места и пустилось в бешеный пляс, гулко стуча о грудную клетку. Появился и начал нарастать неприятный шум в голове, глаза начало заволакивать каким-то туманом, и его слова стали доноситься до нее приглушенными, словно проходили через вату. А его голос продолжал выдавливать откуда-то изнутри такие трудные, такие важные для него слова.