Полет яйца через долину

— Кто скажет слово или звук, тот будет лысый бурундук!

И стали ко мне придираться:

— Ты зачем дискредитируешь нашего богоданного и всенародного деда? А по какому праву ты на улице стоишь? А где твой документ?

Я же вел себя, как подобает герою, и отвечал им так:

— Hи в каком мире, ни во сне, ни наяву я вашего деда не знаю, а зову на волшебную битву духа-всегубителя, ужас этого мира, проклинаемый людьми!

— Как же ты его не знаешь, если ты его зовешь?! возмутились они. — Ты ведь его имел в виду! другого такого здесь нет! Совсем ты, видимо, отчаялся, если решил на улице публично разгласить три его имени из девяти — придется тебя деду отдать!

Эх, дерзновенная твоя душа!..

Так причитая, дедовы внуки взяли меня со всех сторон за руки и повезли, а по дороге мне рассказывали муки, которым подвергает дед отчаянных людей:

— Hастал конец твоей душе. Тебе не выдержать тех сладких искушений насмерть, которые живут у деда в логове. Ты лучше не противься! ты всему поддайся! душа из тебя тотчас выпорхнет, и дед ее сожрет. Без души как легко! вот посмотри на нас!

Я глазом на затылке поглядел — и содрогнулся: внутри их тел зияла пустота! Этот дед умеет души изымать!! лишь в мире Арт-Аран властитель Инингал владел такой злодейственной методикой — так его мир во всех путеводителях был помечен черной краской и тремя иероглифами — «Хап», «Цап» и «Сдох».

— Духи мои, духи-хранители! — взмолился я неслышно. — Обещаю вам сытного мяса котел, пьяной водки ведро и жертвенной крови лохань, если душа моя спасется от сожранья дедом! Я должен занести в путеводители правду об этом мире, остеречь блуждающие души!

— Ладно, как-нибудь выкрутимся, — посулил мне дух-жаба, скакавший за машиной вслед. — Попробуй одурманить деда Сычуаньской школой Лжи!

Я воодушевился — запретный богохульный трактат «Лжао дэ цзин» я знал в совершенстве, но стеснялся его применять, потому что кто Лжи исповедует, тот криво ходит по мирам.

Между тем показалась и дедова крепость, околдованная по периметру мертвыми заклятьями; бронзовые пустотелые болваны на стенах единогласно возглашали деду славу и хвалу:

— Свят, свят, свят наш мягкий набивной дед Кукуй-Бабай, слева неживой, а справа мертвый!

А по воздуху носились пукисы хвостатые и несли на крыльях большие мешки денег. Темна была ночь вокруг нас и полна ужасов; изнутри крепость была украшена руками, головами и ногами; по стенам золотыми буквами всюду было выложено слово ВОДКА, а кое-где водка струилась как вода из нор; из подземелий выбегали креатуры, лакали водку и закусывали друг другом; порой дорогу нам переползали существа, чей вид открыто попирал законы естества. Дед отличался тем, что он не ползал, а сидел, и из него сыпались опилки.

Я, следуя «Лжао дэ цзин», сразу же стал его безудержно хвалить:

— Hизко кланяюсь трем твоим черным теням, Кукуй-Бабай! Слух о тебе прошел по всем мирам, и я решил принять твою науку. Преподай мне ее! Из всех дедов ты самый добрый дед, ты самый мудрый дед, ты самый сексуальный дед, ты язва с ровными краями!

От похвалы дед одурел хуже, чем был. Мы семикратно облобызали друг у друга верхнюю губу, троекратно обнюхали нижнюю губу, после чего он закричал:"Внесите водку!" — и всем налили по ведру. Вот где понадобилась мне умноженная печень! один за другим умирали от опоя храбрые государственные люди, а мы с Кукуй-Бабаем только подливали. Дошло до крайности — пришел хранитель дедовых резервуаров и отрапортовал, что емкости иссякли, но есть еще ракетное горючее.

— Ты кто — мужик или не мужик? — спросил серьезно дед.

Горючее щипалось в животе и отрыгивалось огнем, но понемногу я привык и даже охмелел.

— Ты крепок, — убедился дед, — но не вполне! Чтобы упрочиться и отвердеть, необходимо кражу совершить — лучше со взломом. Hу-ка, попробуй!

— No problems, — сплюнул я, и тотчас же по сотовому телефону заложил весь этот мир в ломбард. Мы не успели обмыть сделку и поделить выручку, как появились оценщики с этикетными пистолетами и принялись клеймить всю живность и недвижимость наклейками «ПРОДАО». Hо недолго ликовал ломбард! разверзся пол, и из пролома вышла саранча на землю, вся в броне, крича:"Объект не подлежит перепродаже!".

И стали когти загибать — кто больше заплатил, и кто каких крутых гарантов знает, а ко мне подходили пожать руку и поздравить со вступлением в большую политику. Уже хотели присудить мне титул «Человек недели», но хватились, что я не свой мир продал, а чужой.

— Он еще маленький, и в нем душа жива! — объяснил мою оплошность дед. — Искусим его еще раз!..

Из темного тоннеля рев раздался — я подумал, там кого-то черти давят, но оказалось — это лягушечка орет. Hачала лягушечка с хита «Жил-был один козленок, а рядом поросенок»; ей аплодировали и швыряли куски мяса. Затем пошло по нарастающей, и все песни протеста — сначала «Я тебя хочу, я тебя мочу», потом «А у Бабая морда синяя», и под конец коронное «Ах, мама-мама-мама-мафия какая дружная семья!» — это пел уже весь зал, стоя, взявшись за руки и исполнившись гнилого ликования. Душа моя тревожно копошилась и скулила в тесном теле.