Полет к солнцу

В тот день, до предела заполненный гулом орудий и моторов, день начала наступления наших войск на Львовском направлении, я несколько раз ходил на сопровождение бомбардировщиков, в воздушных боях атаковывал «мессершмиттов», «фоккеров», «юнкерсов». Этот вылет был последним в моей биографии летчика-истребителя.

Солнце опускалось за лес, длинные тени сосен стлалась далеко по аэродромному полю, скрывая его тайны. Пилоты, освободив натруженные плечи от парашютных лямок, вылезали на крылья самолетов и медленно расстегивали шлемы. Их ожидал возле командного пункта (КП) грузовик, перевозивший по вечерам авиаторов с фронта в тыл — с аэродрома в село.

Я считал, что для меня 13 июля закончилось благополучно. В голове еще гудело, пальцы жили ощущением сжимаемой ручки управления самолетом; земля еще, казалось, покачивалась под ногами. Заткнув шлем за ремень, я шел, наслаждаясь тишиной, — такое наслаждение, вероятно, испытывает хлебопашец, возвращаясь вечером с поля.

Такие минуты бывают только у летчиков. Аэродромы, отдаленные от переднего края, ежечасно жили и фронтом, и тишиной тыла. Только что сражавшиеся в грозном небе пилоты шли домой по мирной земле, а на крыльях их боевых машин оседала вечерняя роса прохладной лесной долины, — на те самые крылья, которые недавно рассекали «шапки» разрывов вражеских снарядов.

Идя к грузовику, думаешь об ужине, о ночлеге, внутренне предвкушая отдых. Но вдруг оклик:

— «Мордвин», летим! «Юнкерсы»!

Майор Владимир Бобров быстро идет навстречу, запихивая в планшет карту. Он называет нескольких товарищей по имени, а меня позывным, который употребляю в бою. («Мордвин», я атакую. Прикрой! «Морд...» Т-р-р! — рыкает пулемет).

— Володя! В моей «кобре» пробоина, — сообщаю я командиру.

— Возьми Сашин «туз»! Летят «юнкерсы»!

«Пиковый туз», нарисованный через весь фюзеляж, приметен даже отсюда, на порядочном расстоянии. Саша Рум сегодня не полетит — болен. Но зачем так разукрасил он свою «кобру»? Немецкие асы, поди, примут меня за комдива Покрышкина.

Наконец я добежал до самолета. Ребята уже взлетают, а мне нужно лямки укорачивать — у Саши Рума богатырский рост.

Я малость отстаю. Однако минут через пять догоняю Владимира Боброва и занимаю место ведомого. Не раз я водил группы навстречу «юнкерсам», ходил четверками и шестерками против «мессершмиттов», а сейчас моя задача — прикрыть своего командира.

Давай, Володя, форсаж, все будет нормально!

Мы перехватили «юнкерсов», дружным нападением рассеяли их плотную группу. Несколько бомбовозов сбили. Победа множит силы, а увлечение боем притупляет настороженность.

«Юнкерсы», как известно, очень редко приходят на цель без прикрытия своих истребителей. Вот и теперь они выскочили из-за белых вечерних облаков. И сразу же четверкой «мессеры» набрасываются на моего «туза».

Чувствую удар по машине и будто кто-то толкнул в плечо. В кабине запахло дымом. Немец поразил мой самолет, как я поражал врага много раз. Нужно выйти из боя и перетянуть за линию фронта.

«Не торопись, солнышко, за горизонт, посвети еще немножко». А языки пламени уже движут ноги.

— «Мордвин», прыгай!

Владимир — мой друг и командир, конечно, такой приказ ни с того, ни с сего в эфир не пошлет. Он видит, что происходит с его ведомым.

— «Мордвин», приказываю!..

Да, пламя уже обжигает руки, пышет в лицо. Такого со мной еще не случалось; нет времени и с самим собой посоветоваться. Что делать? Выпрыгнуть сейчас — внизу оккупированная территория, помедлить — будет поздно: взорвутся бензобаки.

А самолет снижается, оставляя за собой хвост черного дыма. В кабине уже нечем дышать. Пламя заглядывает в глаза.

— Михаил! — слышится голос друга. В этом слове заключено многое.

Открыл всю дверцу кабины и пытаюсь прыгнуть. Поток воздуха отбрасывает назад, обо что-то очень больно ударяюсь боком и затем падаю словно в бездну... Дном ее оказался плен. Я в землянке врага. Сюда кто-то шумно спускается, может, те две девушки? Нет, ко мне подходит летчик в полном боевом снаряжении.

Оттолкнув дверь, он на миг остановился, осваиваясь с полумраком. Его глаза, наконец, нащупали меня. Фашист выхватывает из кобуры маленький пистолет. У меня нет ни сил, ни оружия и я не думаю о самообороне. Сколько раз во время боя я видел через плексиглас голову в сером шлеме. В бою я стремился лишь к тому, чтобы расстрелять врага, поджечь его машину. И вот он, фашистский летчик, передо мной, а я бессилен...

Враг набрасывается на меня и бьет по голове пистолетом. Затем рукой хватается за ордена и старается содрать их с моей груди. Высвободив обожженную руку, отталкиваю его от себя. Немецкий летчик срывает с головы шлем и хлещет им меня по лицу. В этот момент между нами появляется офицер в черном плаще.

— Гер гауптман, зачем вы достали пистолет? Возьмите себя в руки. Прошу вас, — офицер плечом отталкивает летчика от топчана. Но тот продолжает размахивать пистолетом, выкрикивая ругательства. Офицер в черном плаще настойчиво успокаивает его. Видимо, говорит что-то важное, так как летчик прекращает свои нападки на меня и уходит.