Полет к солнцу

На другой день, когда мы сидели за столами и перебирали разноцветные проволочки, ко мне подошел кто-то из наших, высокий, плечистый и, нагнувшись к моему уху, сказал:

— Бушманов передал, чтобы ты меньше трепался.

— Я? Я, кажется, мало говорю. И я же по-русски.

— Есть такие, которые переведут. В два счета на виселице окажешься. — Он ушел прочь, а я растерялся, чувствуя какую-то вину за собой. Кто же это следит за мной? Может быть, и в самом деле я очень уж громко проявляю иногда свои эмоции?..

Во время вечернего перерыва меня остановил еще один человек, которого я не знал, и плечом оттолкнул в сторону. Его большие черные глаза смотрели строго, он крепко стиснул мою руку выше локтя.

— Ты за что в лагерь попал? — резко спросил он.

— Я учитель...

— Знаю, какой ты учитель. В парикмахерской тебя сделали учителем.

Внутри похолодело, я потерял дар речи.

— Держись ближе к нам, меня и того, что сегодня подходил. Здесь, лейтенант, не детская площадка, а несколько лагерей в одном лагере. Одни сдались на милость врагам, другие никогда не сдадутся им. Ты с кем?

— С вами, — твердо ответил я.

Высокий отошел прочь так же неожиданно, как и подошел. Я понял, что здесь действует организация. Это, видимо, она «изменяет» военнопленным приговоры, перечеркивает их, как верховный суд. Я припомнил, как мне кто-то рассказывал, что лагерь Заксенхаузен — самый старый в довоенной Германии, что здесь сидели еще те коммунисты, которых бросили сюда в первые годы после прихода Гитлера к власти. Значит, подпольная коммунистическая организация имеет здесь глубокие корни и надежные ответвления. «Знает ли об этом Дима?» — невольно спросил я сам себя. Наверное, нет. Подобным юношам такую тайну не доверят. Надо искать более серьезных связей.

В вечерние часы я замечал, как к тем, кого я уже знал после этих бесед, время от времени будто случайно подходили люди и, сказав почти на ходу несколько слов, немедленно удалялись. Я тоже.постарался подойти к ним, но они не обращали на меня никакого внимания. Однажды, в эти первые дни, ко мне подошел незнакомец и сказал:

— Я Рыбальченко, от Бушманова. Принес теплую куртку и ботинки. Наши все ходят не в деревяшках, а в ботинках со шнурками. Завтра же чтобы надели новую обувь.

Присмотрелся — у Димы тоже были такие же ботинки, но лишь на деревянной подошве.

«Вот как здесь поставлено дело!» — подумал я. Меня это обрадовало.

Над Заксенхаузеном кружили самолеты, небо гудело звуками свободного простора.

* * *

Ежедневно утром, после «кофе», заключенных распределяли на работы. Из этого лагеря часть людей выходила или выезжала на грузовиках в карьеры, на какие-то предприятия и даже на авиационные заводы, где собирались самолеты. Нам, новичкам, каждому выдали новую, только что с фабрики поступившую разнообразную обувь, каждому — старый, потертый рюкзак. Перед строем появился эсэсовец и сказал:

— Отныне вы все зачисляетесь в команду топтунов. Будете ходить в выданной вам обуви ежедневно по пятьдесят километров. Каждый должен дать ей требуемую нагрузку и таким образом проверить ее на прочность, установить дефекты. Сорок второй номер ботинок, например, должен принять вес в шестьдесят пять килограммов. У кого вес легче, тому в рюкзак добавят песку. Владельцы фирм хотят иметь точные данные о качестве своей продукции. Они доверили вам испытания. Так, кто вы отныне?

Заключенные молчали.

— Не запомнили, свиньи? — Вы — топтуны! Топтуны! Кто из вас в день пройдет пятьдесят километров, тот получит дополнительно пятьдесят граммов хлеба. Кто не пройдет, тот — саботажник и получит, — эсэсовец выразительно указал на столбы с перекладиной, возвышающиеся в отдалении, — тот получит виселицу! Ясно?

Люди молчали.

Началась процедура взвешивания и заполнения рюкзаков песком. Проделано было все быстро, и нас снова построили.

— Марш! — раздалась команда. Из репродукторов грянула бодрящая музыка.

Мы отправились в первый далекий поход, длиной в два месяца. Многие из нашей команды «топтунов» в эти минуты не могли предвидеть, что для них этот путь по кругу — то каменный, то асфальтовый, то песчаный, то грунтовой на определенных участках — станет последним в их жизни.

Соблюдение режима испытаний, музыкальное сопровождение, раздача жалких кусочков хлеба за невыносимую работу — все это охотно взяло на себя ведомство Гиммлера. Видимо, промышленники обуви хорошо платили ему за эту «проверку теоретических расчетов на практике».

Наклонившись вперед, с ношами за плечами, по четыре в колонне понуро тащились фигуры по кругу. Шли вдоль бараков, мимо проволочного заграждения и железных ворот. Там, где замыкался круг, сидел охранник, и когда проходила колонна, он откладывал в сторону палочку для учета. С каждым кругом фигуры склонялись под тяжестью все ниже и ниже.