Полет к солнцу

Вот к чему разговор. Да я помню, видел... Одного из заключенных эсэсовцы заставляли плясать вприсядку с вытянутыми вперед руками. Парень упал. Они заставили его сидеть на корточках на табурете также с вытянутыми руками. Он и оттуда упал. Тогда его облили вот так просто, шутя, со смехом, керосином и вывели во двор. Фашист пробовал поджечь керосин, он не загорался. Принесли бензина, плеснули в лицо и тут же фашист чиркнул спичкой. Человек запылал. Заключенный бегал, падал, катался по снегу — спасения не было. Тогда он кинулся к деревянному бараку и поджег его собой. Так и погиб в огне. Его уничтожили за неповиновение... Я это видел. Я помнил сгоревшего у нас на глазах советского человека по фамилии Девченко...

Владимир смотрел мне в глаза, вероятно, ждал, пока я осмыслю то, что припомнил, представлю себе, к чему привела бы моя горячность.

— Сгорел бы и пепла не осталось. А кому это нужно? Им, врагам нашим? Они радуются, когда убивают или сжигают нашего человека. Нам очень тяжело. Но тяжело и на фронте. Ты был на переднем крае? — внезапно спросил он.

— Нет, не был.

— А я в пехоте воевал — и на финской, и на этой. Лютый мороз, снег, тьма. Ракета взлетит, посветит и погаснет. Еще темнее станет. А бойцы в «ячейках», выдвинутых близко к переднему краю противника, смотрят и смотрят в сторону врага. Я обхожу посты. Стану рядом с часовым, посмотрю в бойничку, вылепленную из снега, и будто оттуда, с вражеской стороны, огнем пахнет в лицо. Словно обожжет тебя. Не ветром, не морозом, а каким-то пламенем незримым. Лопаются разрывные пули. Смерть непрестанно веет и веет, пышит огонь с чужой стороны, а солдаты смотрят туда недремлющим оком... Это в обороне мы, в блиндажах. А в наступлении — идешь против врага, против бурана, мороза. Что бы там ни было — только вперед!

— Я пошел бы сейчас в огонь и на смерть, — сказал я.

— Мы все бы пошли. Но без толку гибнуть ни к чему. Мы еще понадобимся и народу, и родным.

Я возвращался в свой барак и думал о Владимире. Вот откуда, из прачечной, расходятся сообщения с фронта, указания, советы, поддержка.

Через несколько дней я снова в этом убедился. У нас периодически проверяли белье и постели, и если находили вшей, то заключенных сгоняли в умывальник, сажали в большое железное корыто, поливали холодной водой и мыли обычными метлами, которыми подметали в коридорах. Люди звали на помощь, пробовали бежать, выпрыгивая во двор через открытые окна. Многие умирали от простуды.

Но вот во время очередной такой процедуры всех, кто выскакивал из помещения, какие-то люди сразу же поднимали и отводили в прачечную. Там их одевали и таким образом спасали. Кто об этом заботился, теперь мне было ясно.

Вот уже несколько дней подряд мне перепадает что-нибудь съестное сверх нормы. Однажды Михаил Емец принес кусочек жареного мяса и положил передо мной.

— Что это? — спросил я, имея в виду белое жирное мясо.

— Кролик! — усмехнулся Емец и исчез.

Слишком вкусно пахло это мясо, чтобы продолжать интересоваться его происхождением. Проглотил одним духом и почему-то посмотрел на окно, где обычно сидела, греясь на солнышке, черная, откормленная кошка коменданта лагеря. За этой роскошной чернушкой присматривал, охранял ее от пленных лично повар. Кошки на окне не было...

Зимой, когда начались снегопады, нашу команду посылали работать в различные места: на строительство помещений, на укрепление береговых откосов. Но мы часто и теперь проходили мимо капониров, самолетов и это придавало нам силы. В свободное время вечерами мы говорили только о самолете. Усаживались у кого-нибудь на нарах, для начала пересказывали какие-нибудь истории, потом переходили всегда к главному выводу.

— Кто снимает чехол с трубки Пито? — спрашиваю друзей.

— Я, — отвечает Кривоногов.

— Как это делается?

Следует краткий рассказ.

— Что дальше делаешь?

— В засаде наблюдаю, пока ты не запустишь оба мотора.

— Соколов, твои обязанности?

— Снимаю струбцины с рулей высоты и поворота.

Все, что необходимо проделать с самолетом перед взлетом, распределено между членами нашего экипажа, и каждый мысленно по нескольку раз в неделю проделал свою операцию. Учитывались все подробности: как развязать крепления чехлов, как и что отвинтить, как что достать, если высоко, и так далее. Для наглядности обучения мы при каждом удобном случае обступали разбитую машину и рассматривали ее. В этой подготовке складывалось доверие одного ко всем и всех к одному. Теперь товарищи убедились, что я знаю машину, поверили, что, когда настанет время, — подниму и поведу ее по желанному маршруту. А я с каждым днем все глубже проникался ответственностью, взятой на себя, и готовился к полету.