Полет летучей мыши

Маккормак стоял спиной к Харри, скрестив руки. Сквозь густой туман огни на улице казались размытыми, а движения – замедленными. Весь город походил на нечеткую черно-белую фотографию.

Тишину нарушал только какой-то стук. Харри сообразил, что это Маккормак барабанит ногтями по зубам.

– Значит, Кенсингтон был знаком с Отто Рехтнагелем. И ты это знал?

Харри пожал плечами:

– Понимаю, сэр, мне следовало сказать раньше. Но я думал, что…

– …не твое дело докладывать, с кем Эндрю Кенсингтон знаком, а с кем нет. А теперь, когда он исчез из больницы и никто не знает, где он, ты почуял неладное?

Харри утвердительно кивнул спине.

Маккормак посмотрел на него в зеркало. Потом плавным движением повернулся к Харри.

– Какой-то ты… – довершая плавное движение, он снова отвернулся, – …суетливый, Хоули. Что тебя грызет? Еще что-нибудь хочешь мне рассказать?

Харри покачал головой.

Квартира Отто Рехтнагеля находилась на Саррей-Хиллс, как раз по пути от «Олбери» к дому Ингер Холтер в Глибе. На лестнице их встретила дородная дама.

– Я увидала машину. Вы из полиции? – спросила она высоким, визгливым голосом. И, не дожидаясь ответа, продолжила: – Вы слышите собаку? Так она себя ведет с самого утра.

За дверью квартиры Отто Рехтнагеля раздавался хриплый вой.

– Жалко мистера Рехтнагеля. Но сейчас заберите, пожалуйста, собаку. Она воет не переставая и всех сводит с ума. Надо запретить держать здесь собак. Если вы не примете меры, нам придется… ну, сами понимаете.

Дама всплеснула руками, закатив глаза. Сразу запахло потом и немного духами.

Харри уже надоела эта приставучая бочка.

– Пес знает, – бросил Лебье, провел двумя пальцами по перилам и неодобрительно посмотрел на указательный, будто оценивая чистоту перил.

– Что вы хотите сказать, молодой человек? – спросила бочка, подбоченившись и даже не думая уступать дорогу.

– Знает, что хозяин умер, мэм, – сказал Харри. – Собаки это чувствуют. Он воет от тоски.

– От тоски? – Она с подозрением посмотрела на них. – Собака? Что за чушь?

– Что бы вы сказали, мэм, если бы вашему хозяину отрезали руки и ноги? – посмотрел на нее Лебье.

Дама застыла с открытым ртом.

– И член, – добавил Харри, посчитав, что dick – весомое понятие и в Австралии.

– Если у вас, конечно, есть хозяин. – Лебье смерил ее взглядом.

Когда толстуха уступила дорогу, они достали найденную в гримерке связку ключей и стали подбирать нужный. Вой за дверью сменился рычанием – пес Отто Рехтнагеля услышал, что пришли чужие.

Наконец дверь открылась. В коридоре, широко расставив лапы, стоял изготовившийся к бою бультерьер. Лебье и Харри, не двигаясь, смотрели на смешную белую собаку, предоставив ей возможность перейти в наступление. Рычание снова перешло в беспомощный вой, и собака шмыгнула в комнату. Харри последовал за ней.

Благодаря большим окнам комната была светлой. А из-за скромных размеров казалась загроможденнои: красный диван со множеством разноцветных подушек, большие картины на стенах и низкий, но массивный стол зеленого стекла посередине. По углам стояли два фарфоровых леопарда.

На столе, хотя там ему совсем не место, лежал абажур.

Собака нюхала лужицу на полу. Над этой лужицей висели мужские ботинки. Пахло мочой и экскрементами. Харри посмотрел выше ботинок – там, где кончались носки, он увидел черную кожу. Взгляд Харри пополз выше, вдоль брюк, наткнулся на огромные, безжизненно висящие руки и с трудом двинулся дальше – к белой рубашке. С трудом – не потому, что раньше не видел повешенных, а потому, что узнал ботинки.

Голова свалилась на плечо, и конец провода с тусклой лампочкой висел на груди. Провод был прикреплен к мощному крюку – может, когда-то тут висела люстра. Но теперь тут висел Эндрю, высоко под потолком, и провод был трижды обмотан вокруг его шеи. Мечтательный взгляд застыл, уставившись в пустоту, а изо рта, будто дразня смерть – или жизнь? – высовывался сине-черный язык. Рядом со столом лежал опрокинутый стул.

– Черт, – процедил Харри. – Черт, черт, черт.

Он бессильно опустился на стул. В комнату вошел Лебье и вскрикнул.

– Найди нож, – сказал Харри. – И вызови «скорую помощь». Или кого вы там вызываете?

Солнце светило Эндрю в спину, и его покачивающееся тело было просто черным контуром на фоне окна. Харри предложил Создателю повесить на проводе кого-нибудь другого, пока Харри не видит. Он обещал никому не рассказывать о чуде. Это было просто предложение. Не молитва. Молитва могла не сработать.

Он услышал шаги в коридоре и крик Лебье из кухни:

– Вон отсюда, жирная стерва!

После похорон матери Харри пять дней ходил, чувствуя только, что он должен что-то чувствовать. Он слышал, что люди, долго приучавшие себя к сдержанности, не сразу поддаются горю. Поэтому он не понимал, почему сейчас кинулся на подушки и ощутил, как к горлу подкатывает ком, а к глазам – слезы.