Полет над разлукой

– А я так не могу, – расстроенно говорила Аля. – Я легко не умею думать. Я когда думаю, то вся напрягаюсь, ничего кругом не вижу, и голова у меня тогда гудит. И вообще, мне тогда тревожно. Это от бесталанности, наверное.

– Да? – Аля почувствовала, что он улыбнулся. – Что же тебя сейчас тревожит?

– Сейчас – ничего. – Она поцеловала его в выступ ключицы – чуть белее, чем все его тело, с которого так почему-то и не сходил загар. – Сейчас я тебя слышу как никогда, и ничего меня не тревожит.

– Что тебе рассказать? – спросил Андрей.

Он уже знал, что она часто просит что-нибудь рассказать, и готов был это делать до бесконечности. Даже если он говорил о чем-нибудь отвлеченном, каждое его слово звучало для Али ясно и просто.

– Например, почему ты спектакли стал оформлять, – сказала она.

– Что ж, это простой пример. Потому что мне нравилось театральное пространство. Оно ведь особенное – очень чувственный узел. Вот, например, ты – на сцене. Я тебя люблю, я чувствую в тебе живое, и не хочу я тебя никуда помещать, даже в самые красивые декорации. И поэтому я хочу найти такие декорации, которые все пространство сцены спроецируют в тебя. Непонятно? – спросил он.

– Ну что ты, все понятно.

Аля слушала его, перевернувшись на живот и подбородок положив на руки.

– Ну вот, Карталов чувствовал, что я ему не рамочку эффектную делаю, и мне хорошо было с ним работать. Знаешь, когда я впервые это понял?

– Когда? – заинтересовалась Аля. – Когда вы впервые встретились?

– Ну, когда мы впервые встретились, я мало что понимал, – улыбнулся Андрей. – Я тогда только что родился, так что первую нашу встречу помню смутно. Потом уже, когда я к нему на репетицию пришел однажды. Я тогда на втором курсе учился, а он в Театре на Таганке «Конармию» Бабеля ставил. Нервничал, злился – театр-то прекрасный был, да не его, он себя наверняка чувствовал инородным телом. Ну, я тогда этого всего не понимал еще. Но оформление мне не понравилось страшно. Статичное, монументальное… А я почувствовал, чего он хочет: чтобы каждый персонаж выходил на сцену и тут же все пространство менял по себе.

– И что? – затаив дыхание, спросила Аля.

– И мы попробовали вместе это сделать, в первый раз. Я когда уехал, мне перед ним больше всего было стыдно, – помолчав, добавил Андрей.

– Андрюша, почему ты все-таки уехал? – вглядываясь в его лицо, спросила Аля.

– Я тебе уже говорил. Потому что хотел работать, а не объяснять идиотам, что в традициях и что не в традициях. И чтобы они меня не учили родину любить.

– Я не верю, что дело только в этом, – помолчав, сказала Аля.

– Как хочешь. Я сказал тебе все, что хотел сказать.

Ее останавливали жесткие, обрывистые интонации его голоса. Она билась о них, как о забор, за которым снова скрылась от нее его душа…

С Карталовым Аля об Андрее не говорила. Она даже боялась той минуты, когда Павел Матвеевич спросит напрямую. Хотя, собственно, чего ей было бояться? Карталов предупреждал, что актриса нужна ему здесь, а не в Барселоне – но ведь и речи нет о Барселоне. Разве что на лето, для отдыха – так что в этом плохого?

Андрей с первого дня так отчетливо определил их отношения, что Карталов не должен был иметь поводов для беспокойства о будущем. Вот в настоящем было между ними много неясного, тревожного… Но этого знать никто не мог, Аля и сама не очень понимала, в чем дело.

Поэтому она постаралась придать своему лицу невозмутимое выражение, когда Карталов наконец спросил однажды:

– Что, Алька, не подействовали на тебя старческие увещевания?

Это было сразу после сценической репетиции «Бесприданницы». Аля только что сняла грим и зашла в кабинет главрежа, чтобы выслушать его замечания.

– Вы о чем, Павел Матвеевич? – глядя безмятежными глазами, спросила она.

– Будто не понимаешь! Об Андрее, о чем еще. То есть о ком. Ведь так и знал же! Говорил тебе, предупреждал – и что?

– А что – что? Ничего! В конце концов, мы оба современные люди, оба понимаем… – начала было Аля.

– Понима-аем!.. – передразнил ее Карталов. – Дальше-то что будет?

– Дальше – будем ездить друг к другу. Сейчас мир совсем другой, границы открыты, и вообще…

– Мир, границы… – усмехнулся Карталов. – И что, ты всерьез думаешь, будто это возможно? Ну ладно, ты молодая еще, глупая. Но он-то…

– А что, вы и с ним об этом говорили? – спросила Аля.

– Да говорил, конечно, – проворчал Карталов.

– И… что он сказал?

Глаза у нее невольно блеснули, и она отвела взгляд, чтобы скрыть этот тревожный блеск.

– Примерно то же, что и ты. Про границы… С таким же умным видом. Самое смешное, что я вас обоих знаю лучше, чем вы думаете, и рассуждения ваши мне поэтому слушать смешно. Чтоб я поверил, что ты будешь спокойно щебетать по телефону, и с кем! Дураком меня считаешь, Александра?

– Но что же делать, Павел Матвеевич? – тихо произнесла она. – Ведь не получится по-другому… Он и сам так сказал. На два дома…

– Он сказал! Он скажет, ты его слушай больше. Андрюша мастер сказки рассказывать. – Вглядевшись в расстроенное Алино лицо, Карталов переменил тон. – Он тебе, кстати, не рассказывал про одну милую сказочку в Татрах?