Полет орлицы

– Что вы себе позволяете, Дама Жанна? – вопросил пожилой и высохший, точно щепка, инквизитор в черной сутане. Он отложил бумаги, с которыми возился за столом, как пить дать – доносами, и воззрился на гостью. – Мало того, что церковь во главе с понтификом определили вашу вину, так вы еще осмеливаетесь лезть в дела церкви! – Из-под седеющих бровей, густых и низких, он смотрел так, точно жалил.

Несомненно, от такого взгляда у людей стыли сердца – подобные святые отцы сотнями отправляют людей на костер!

– Если вы думаете, что я испугаюсь вашего взгляда, святой отец, то могу вас разочаровать, – легко сказала Жанна. – Я – птица стреляная. А коль вы знаете, кто я, тогда должны знать и другое: однажды на меня смотрели вот так же, как вы, не один и не два, а полторы сотни священников. И я – победила!

– Вы еще смеете мне дерзить? – он встал из-за стола. – Да знаете ли вы, Дама Жанна, что завтра же, нет – сегодня, я отправлю послов в Рим, а еще через две недели сюда явятся легаты понтифика и целая армия святой инквизиции, возьмут вас и выполнят предписание руанского суда! Здесь же – в Кёльне! Или препроводят вас в Рим и сожгут публично перед папой! И никакой граф Варнербург вам не поможет! – нарочито громко выкрикнул доминиканец. – Потому что не станет спорить с наместником Бога на земле, дабы не потерять большее!

Жанна смотрела на него по-прежнему гордо, но заметно побледнела. Но отец Кальтизерен неожиданно поутих.

– О вас рассказывают многое, но мне это безразлично. Я вижу перед собой неразумную женщину, только и всего. А если так, то мой долг предостеречь вас, – в его тоне смешались презрение и снисхождение. – Кёльн – не Орлеан, а инквизиция – не англичане. Меч и секира вам тут не подмога. Вы проиграете. И очень быстро. Уезжайте из этого города. Я даю вам три дня. Если в течение этого срока вы не уедете, пеняйте на себя. Сюда прибудут инквизиторы со всех германских земель. Нам безразлично – незаконнорожденная принцесса вы или простая крестьянка. Для понтифика вы всего лишь колдунья и еретичка, впавшая в повторный грех и обязанная понести заслуженную кару.

– Но, кажется, инквизиция уже сожгла Жанну? – по-прежнему гордо спросила молодая женщина. Она усмехнулась. – Разве не так? Или вы хотите сжечь колдунью и еретичку по второму разу?

– А коль так, Дама, не знаю, как вас именовать в этом случае дальше, мне стоит сообщить об этом графу Варнербургу, чтобы он приказал вывести вас на рыночную площадь, содрать с вас одежду и высечь, а затем продержать в таком виде денька этак три! Чтобы каждый горожанин имел возможность пройти и плюнуть вам в лицо – в лицо самозванке!

На этот раз Жанна побледнела смертельно – ни одной кровинки не осталось в ее лице.

– Да как вы смеете, святой отец?! – на этот раз возмутилась она. – Если бы вы не были священником…

– Убирайтесь, кто бы вы ни были, – усмехнулся он. – Три дня, – Генрих Кальтизерен выставил вперед три сухих крючковатых пальца – большой, указательный и средний. – Три! – Глубоко посаженные глаза его продолжали жалить гостью из-под низких бровей. – Во имя Господа, я не шучу.

И тогда Жанна поняла – с этим фанатиком бороться ей не по силам. Она могла истреблять врагов своей родины – англичан и бургундцев, могла поразить мечом или взять в плен любого полководца. Но эти люди в сутанах, с зажженными факелами в руках, готовые подпались вязанки хвороста под ногами у любого за одно неосторожное слово, были сильнее ее.

Жанна покинула Кёльн на следующий же день, и графы Варнербургские, уже прослышавшие про дискуссию действующего инквизитора и бывшего полководца, не стали удерживать гостью. «Встретимся в Арлоне», – только и сказал ей на прощанье Робер де Варнербург. Как видно, инквизитор был прав – случись что неладное, хозяева Кёльна не смогли бы ее защитить. И ей пришлось бы бежать.

Впрочем, именно так Жанна и поступала сейчас…

9

Она стояла перед Робером де Бодрикуром. За ее спиной, подпоясанный мечом, в широкоплечем бархатном сюрко, улыбался Бертран де Пуланжи. Капитан Вокулера, немного погрузневший, долго всматривался в ее черты, точно всеми силами своей души хотел поверить своим глазам, но… не решался.

– Господи, это вы, – наконец произнес Бодрикур. Он сделал несколько шагов к ней, затем обнял ее, совсем по-отечески, и только потом горячо поцеловал ее руку. – Это вы…

– Старый добрый Робер, – не сумев сдержать слезы, проговорила она, осторожно касаясь ладонью его склоненной головы. – А вы поседели, Робер…

– Жизнь очень жестока, – откликнулся он. – Кому об этом не знать, как не вам! – Глаза Бодрикура, этого сильного и расчетливого человека, тоже наполнились искренними слезами. – Вот обрадуется Аларда! Она переживала за вас, Дама Жана. Все эти годы переживала, как за родную дочь!