Полет Сокола

Сидя за столиком и допивая пиво, я размышлял над тем, закончилось ли собрание на виа деи Соньи. Через несколько минут я встал и бесцельно побрел вдоль канала, но вместо того, чтобы направиться к судну, свернул налево и медленно пошел к пляжу. Солнцепоклонники уже разделись и лежали, подставив небу обнаженные торсы. Дети с криком плескались в воде. Длинными рядами тянулись свежевыкрашенные и еще не высохшие от краски тенты, и выстроившиеся перед ними оранжевые и ярко-красные зонты блестели в лучах сияющего солнца. Уныние сжимало мне сердце. Я никак не мог стряхнуть его.

К морю, с трудом переставляя ноги по песку, шла группа детей в серой форме и с коротко подстриженными волосами. Ее сопровождала монахиня. Дети с возбужденными от удивления лицами показали руками на море и подбежали к монахине, умоляя разрешить им снять обувь. Она разрешила, ласково глядя на них сквозь очки в золотой оправе.

— Спокойно, дети, спокойно, — сказала она и наклонилась подобрать их ботинки.

Почувствовав свободу, дети бросились к морю.

— Как же они счастливы, — сказал я.

— Это их первая поездка на море, — объяснила монахиня. — Они все из приюта. На Пасху мы открываем здесь, в Фано, для них лагерь. Еще один есть в Анконе.

Дети, по колено в воде, кричали и плескались.

— Не следовало бы им этого позволять, — сказала монахиня, — но что здесь такого, спрашиваю я себя. В их жизни так мало радости.

Один маленький мальчик ушиб палец на ноге и, горько плача, бежал по пляжу к моей собеседнице. Она обняла его, приласкала, затем извлекла из просторной рясы пластырь и, заклеив ребенку палец, отослала его к остальным.

— Эту часть своей работы я люблю больше всего, — сказала монахиня, — привозить детей на море. Ее выполняют по очереди сестры из разных организаций. Мне не приходится далеко ездить. Я из Руффано.

Мир так мал. Я вспомнил унылое здание рядом с роскошным отелем «Панорама».

— Приют для подкидышей, — сказал я. — Знаю. Я тоже из Руффано, но давно там не живу. В приют я ни разу не заходил.

— Зданию нужен ремонт, — сказала она, — и нам, видимо, придется переезжать. Поговаривают, будто для нас строится новое помещение в Анконе, где умер наш бывший управляющий.

Мы вместе наблюдали, как дети плещутся в море.

— Все они сироты? — спросил я, думая о Чезаре.

— Да, все, — ответила монахиня. — Либо лишились родителей, либо были подкинуты на ступени приюта через несколько часов после рождения. Иногда мать слишком слаба, чтобы далеко уйти, мы ее находим и ухаживаем за ней и младенцем. Потом она отправляется на работу и оставляет ребенка у нас. Иногда, но очень редко, нам удается найти дом, где принимают обоих. — Она подняла руку и помахала детям, чтобы они не заходили слишком далеко. — Это самый счастливый выход, — сказала она, — как для матери, так и для ребенка. Но нынче не так уж много людей, готовых приютить найденыша. Изредка к нам обращаются молодые пары, которые потеряли первенца при родах и хотят срочно найти ему замену, чтобы воспитать как своего собственного ребенка. — Она посмотрела на меня и улыбнулась. — Но в таких случаях необходимо полное доверие между приемными родителями и управляющим приюта. Передача ребенка должна храниться в тайне. Так лучше для всех.

— Да, — сказал я. — Наверное.

Из вместительного кармана юбки монахиня вынула свисток и два раза свистнула. Дети повернули головы, посмотрели на нее, затем выбрались из воды и, отряхиваясь, как щенята, побежали к ней.

— Вот видите, — сказала она, улыбаясь, — они у меня вышколены.

Я посмотрел на часы. Меня тоже вышколили. Было около четырех. Пожалуй, пора отправляться на борт «Гарибальди».

— Если вы тоже из Руффано, — сказала монахиня, — вам стоит зайти и посмотреть на детей. Не на этих, конечно, а на тех, за которыми я присматриваю в приюте.

— Благодарю вас. Я, возможно, зайду, — вежливо солгал я и, скорее из любезности, чем из любопытства, спросил: — Раз в Анконе решили построить для вас новое здание, вы тоже туда переедете?

— О да, — ответила монахиня, — в детях вся моя жизнь. Лет пятьдесят назад я сама была подкидышем.

Я почувствовал что-то похожее на жалость. Это простое, довольное лицо не знало другого существования, другого мира. Ее и сотни таких, как она, подбросили к чужому порогу, где они обрели милость и спасение.

— В Руффано? — спросил я.

— Да, — сказала она, — но нам было труднее. Строгие правила, спартанская жизнь. Никаких каникул на море, при всей доброте нашего управляющего Луиджи Спека.

Дети уже прибежали, и монахиня, выстроив их полукругом, достала из сумки яблоки и апельсины.

— Луиджи Спека? — повторил я.

— Да, — ответила она, — но он давно умер, в двадцать девятом. Он похоронен в Анконе, я вам говорила.