Полет сокола

-- Нет, -- сказал я, -- нет, я посижу здесь и допью пиво.

Они пошли вдоль канала, а я остался сидеть перед кафе, глядя им вслед, пока они не поднялись на борт. Мое жилище на ближайшие несколько дней представлялось мне далеко не завидным. Марко был прав, говоря, что я не похож на брата. Я был сезонным путешественником по суше, а не по воде. Как групповод я уронил себя в глазах туристов, когда на Неаполитанском заливе со мной приключилась морская болезнь. Ровная масленистая гладь Адриатики вызывала во мне не меньшее отвращение.

Сидя за столиком и допивая пиво, я размышлял над тем, закончилось ли собрание на виа деи Соньи. Через несколько минут я встал и бесцельно побрел вдоль канала, но вместо того, чтобы направиться к судну, свернул налево и медленно пошел к пляжу. Солнцепоклонники уже разделись и лежали, подставив небу обнаженные торсы. Дети с криком плескались в воде. Длинными рядами тянулись свежевыкрашенные и еще не высохшие от краски тенты, и выстроившиеся перед ними оранжевые и ярко- красные зонты блестели в лучах сияющего солнца. Уныние сжимало мне сердце. Я никак не мог стряхнуть его.

К морю, с трудом переставляя ноги по песку, шла группа детей в серой форме и с коротко подстриженными волосами. Ее сопровождала монахиня. Дети с возбужденными от удивления лицами показали руками на море и подбежали к монахине, умоляя разрешить им снять обувь. Она разрешила, ласково глядя на них сквозь очки в золотой оправе.

-- Спокойно, дети, спокойно, -- сказала она и наклонилась подобрать их ботинки.

Почувствовав свободу, дети бросились к морю.

-- Как же они счастливы, -- сказал я.

-- Это их первая поездка на море, -- объяснила монахиня. -- Они все из приюта. На Пасху мы открываем здесь, в Фано, для них лагерь. Еще один есть в Анконе.

Дети, по колено в воде, кричали и плескались.

-- Не следовало бы им этого позволять, -- сказала монахиня, -- но что здесь такого, спрашиваю я себя. В их жизни так мало радости.

Один маленький мальчик ушиб палец на ноге и, горько плача, бежал по пляжу к моей собеседнице. Она обняла его, приласкала, затем извлекла из просторной рясы пластырь и, заклеив ребенку палец, отослала его к остальным.

-- Эту часть своей работы я люблю больше всего, -- сказала монахиня, - привозить детей на море. Ее выполняют по очереди сестры из разных организаций. Мне не приходится далеко ездить. Я из Руффано.

Мир так мал. Я вспомнил унылое здание рядом с роскошным отелем .

-- Приют для подкидышей, -- сказал я. -- Знаю. Я тоже из Руффано, но давно там не живу. В приют я ни разу не заходил.

-- Зданию нужен ремонт, -- сказала она, -- и нам, видимо, придется переезжать. Поговаривают, будто для нас строится новое помещение в Анконе, где умер наш бывший управляющий.

Мы вместе наблюдали, как дети плещутся в море.

-- Все они сироты? -- спросил я, думая о Чезаре.

-- Да, все, -- ответила монахиня. -- Либо лишились родителей, либо были подкинуты на ступени приюта через несколько часов после рождения. Иногда мать слишком слаба, чтобы далеко уйти, мы ее находим и ухаживаем за ней и младенцем. Потом она отправляется на работу и оставляет ребенка у нас. Иногда, но очень редко, нам удается найти дом, где принимают обоих. -- Она подняла руку и помахала детям, чтобы они не заходили слишком далеко. -- Это самый счастливый выход, -- сказала она, -- как для матери, так и для ребенка. Но нынче не так уж много людей, готовых приютить найденыша. Изредка к нам обращаются молодые пары, которые потеряли первенца при родах и хотят срочно найти ему замену, чтобы воспитать как своего собственного ребенка. -Она посмотрела на меня и улыбнулась. -- Но в таких случаях необходимо полное доверие между приемными родителями и управляющим приюта. Передача ребенка должна храниться в тайне. Так лучше для всех.

-- Да, -- сказал я. -- Наверное.

Из вместительного кармана юбки монахиня вынула свисток и два раза свистнула. Дети повернули головы, посмотрели на нее, затем выбрались из воды и, отряхиваясь, как щенята, побежали к ней.

-- Вот видите, -- сказала она, улыбаясь, -- они у меня вышколены.

Я посмотрел на часы. Меня тоже вышколили. Было около четырех. Пожалуй, пора отправляться на борт .

-- Если вы тоже из Руффано, -- сказала монахиня, -- вам стоит зайти и посмотреть на детей. Не на этих, конечно, а на тех, за которыми я присматриваю в приюте.

-- Благодарю вас. Я, возможно, зайду, -- вежливо солгал я и, скорее из любезности, чем из любопытства, спросил: -- Раз в Анконе решили построить для вас новое здание, вы тоже туда переедете?

-- О да, -- ответила монахиня, -- в детях вся моя жизнь. Лет пятьдесят назад я сама была подкидышем.

Я почувствовал что-то похожее на жалость. Это простое, довольное лицо не знало другого существования, другого мира. Ее и сотни таких, как она, подбросили к чужому порогу, где они обрели милость и спасение.

-- В Руффано? -- спросил я.

-- Да, -- сказала она, -- но нам было труднее. Строгие правила, спартанская жизнь. Никаких каникул на море, при всей доброте нашего управляющего Луиджи Спека.