Полет сокола

С тех пор миновало десять дней, три из которых пришлось идти без воды, если не считать пригоршни грязи и слоновьей мочи из последней попавшейся лужи. Да и путь становился все тяжелее. Камачо ни разу еще не доводилось пробираться сквозь такие дебри – карабкаться по крутому скалистому склону, рубить цепкий терновник, спускаясь к очередному высохшему речному руслу, и снова ползти вверх.

Кроме того, англичанин мог передумать и все-таки направиться на север от Замбези. Или же – от этой мысли мороз продирал по коже – они пересекли след каравана рано утром или поздно вечером и в полутьме не разглядели его. Ошибиться было нетрудно – каждый день путь пересекали сотни звериных троп. След могли уничтожить звери или один из свирепых смерчей, пыльных дьяволов, что опустошают долину в это время года.

В довершение всех неприятностей банда благородных воинов находилась на грани мятежа. Люди открыто поговаривали о том, чтобы повернуть назад, – нет, мол, никакого англичанина и экспедиции с сокровищами, а если и есть, они уже далеко и с каждым днем уходят все дальше. Сколько можно карабкаться вверх-вниз по скалам и ущельям, где нет ни капли воды! Поддерживать дух предприятия стало нелегко. Зачинщики то и дело напоминали остальным, что пока они тут бродят, полагающаяся им доля от каравана невольников утечет меж пальцев. Верная прибыль от полусотни рабов дороже, чем сотня мифических англичан.

Самому же Перейре возвращаться было незачем, его ждал разве что гнев единокровного брата. Кроме того, он жаждал свести счеты. Хорошо бы англичанин с сестрой остались в живых, особенно женщина! Несмотря на жару и жажду, стоило ему вспомнить ее в мужских брюках, как в паху все наливалось тяжестью.

С трудом вернувшись к действительности, португалец бросил взгляд через плечо на редкую цепочку бандитов. Одного из них придется убить – это он давно уже решил. Проклятые стервятники другого языка не понимают! Подстегнет их только хороший урок.

Жертва была выбрана – тот самый абиссинец, который больше всех болтал и склонял остальных повернуть назад; к тому же с одноглазым справиться легче. Однако работу нужно сделать чисто, и нож производит большее впечатление, чем ружье. Камачо несколько раз пытался подкрасться незаметно, но абиссинец никого не подпускал к себе слева, со стороны слезящейся пустой глазницы, и всякий раз оборачивался со зловещей ухмылкой, тряхнув густой шапкой курчавых волос.

Камачо, однако, был настойчив и изобретателен. Он еще несколько раз пытался подойти слева, встречая холодный взгляд единственного глаза. Приучив, таким образом, жертву, что угроза может исходить только с незрячей стороны, Камачо на очередном привале демонстративно присел на корточки справа. Абиссинец расслабленно вздохнул, вытирая рукавом горлышко почти пустой фляги.

– Все, дальше не пойду, – объявил он по-португальски. – Клянусь святыми ранами Христовыми. – Одноглазый коснулся золотого коптского креста, висевшего на шее. – Шагу больше не ступлю, только назад.

Обмахиваясь шляпой, Камачо пожал плечами и ответил на кривую ухмылку лучезарной улыбкой.

– Тогда выпьем за твой уход. – Свободной рукой он поднял свою флягу и слегка встряхнул. Воды там было с чашку, не больше, но все взгляды повернулись к ней, даже единственный глаз абиссинца. Вода означала жизнь.

Внезапно фляга выскользнула из пальцев Перейры и откатилась к ногам абиссинца, теряя последние капли драгоценной влаги. Вскрикнув, одноглазый потянулся к фляге.

Движения Камачо никто не заметил. Нож, спрятанный в подкладке шляпы, мелькнул за правым ухом абиссинца и глубоко вошел в шею. Абиссинец потрогал костяную рукоять, озадаченно моргнул единственным глазом, открыл рот, будто хотел что-то сказать, и рухнул навзничь, прямо на бутыль с водой.

Камачо поднялся на ноги, сжимая в каждой руке по пистолету со взведенным курком.

– Кто еще хочет поклясться святыми ранами Христовыми? – радостно ощерился он. – Никто? Отлично, тогда поклянусь я. Клянусь давно утраченной девственностью ваших сестер, которую они продавали сотни раз по эскудо за пучок. – Такое кощунство потрясло даже видавших виды бандитов. – Клянусь вашими вялыми мужскими признаками, которые я бы с удовольствием отстрелил…

В неподвижном знойном воздухе прозвучал тихий хлопок, такой далекий и слабый, что в первый миг никто не опознал в нем ружейного выстрела. Камачо понял первым и, заткнув за пояс ненужные пистолеты, кинулся на вершину скалистого холма, под которым расположился отряд.

Далеко впереди в белесом жарком небе стоял столб серовато-бурого дыма. Даже по скалам и ущельям до него оставалось не более дня пути.

Солдаты, снова преданные и полные боевого духа, захохотали и принялись обниматься. Камачо жалел о потере абиссинца: тот был хорошим бойцом, а теперь, когда они нашли англичанина, каждый воин на счету.

Спрятав короткую черную сигару в ладонях, Камачо глубоко затянулся и задержал дым в легких. Он вгляделся в даль, щурясь в ярком полуденном свете. Солнце выжгло все краски из пейзажа, лишь под камнями и деревьями лежали тени, темные, с резко очерченными краями.