Полет сокола

В свободные часы Зуга до темноты трудился над дневником и рукописью будущей книги, а сержант с носильщиками тем временем доставляли в лагерь ежедневный урожай слоновой кости, начинающей попахивать, и закапывали в очередной тайник.

Согласно записям в дневнике, общий вес добытых бивней, превышал двенадцать тысяч фунтов, или около четырех тысяч фунтов стерлингов из расчета шесть шиллингов за фунт. Дело было за малым: доставить груз в Лондон. Завершив вычисления, майор усмехнулся – понадобится всего-навсего дюжина фургонов или пятьсот носильщиков, которым предстоит преодолеть две тысячи миль пути.

На каждой речной переправе Зуга вооружался плоской чугунной сковородой, служившей одновременно для стирки и приготовления еды, и на протяжении нескольких миль вверх и вниз по реке промывал песок: зачерпнув его в сковороду в подходящем месте у берега, он вращал посудину, избавляясь от легких крупиц, сливая воду до тех пор, пока на дне не оставался самый тяжелый и плотный осадок – так называемые «хвосты». Однако, несмотря на все старания, на дне ни разу не сверкнули вожделенные крупинки золота.

Записывая события в дневник, Зуга задавался мыслью, как назвать новую страну. Ничто не указывало на то, что это была империя Мономотапа, да и существовала ли та вообще? Редкие группы убогих, павших духом людей не походили на воинов могучего императора. Кроме того, употребив такое название, пришлось бы признать, что у страны уже есть имя, а между тем с каждым днем путешествия по бескрайней ничейной земле мечта самому окрестить ее казалась все менее несбыточной. Может быть, Замбезия? Новое название стало все чаще встречаться в дневнике и стало привычным.

За всеми этими заботами майор уделял мало внимания движению основного каравана. Вконец раздраженная Робин заявила брату: «Рядом с тобой и улитка покажется скаковой лошадью!» Пока Зуга совершал двухсотмильные круги в погоне за дичью, остальные оставались в лагере, а потом еще четыре-пять дней ждали, пока Ян Черут с носильщиками подтащат к месту стоянки свежую слоновую кость.

– Отец, возможно, лежит при смерти в нескольких днях пути отсюда, нуждаясь всего лишь в ложке лекарства, а ты…

– Если старик протянул здесь восемь лет, едва ли он отдаст концы в ближайшие несколько дней, – легкомысленно отмахивался Зуга, скрывая раздражение.

После боя в ущелье отношения между братом и сестрой накалялись все больше, и в редкие минуты общения Зуга и Робин с трудом сохраняли вежливый тон. Частые и долгие отлучки Баллантайна из основного лагеря объяснялись не только его самоотверженной преданностью охоте и научным изысканиям: вдали от сестры ему было гораздо спокойнее. Восторженное настроение, с которым они стояли на вершине перевала, как двое детей у рождественской елки, навсегда осталось в прошлом.

Под хохот и визг гиен над убитым слоном Зуга одиноко сидел у костра, размышляя о том, каким чудом людям со столь сильными характерами и совершенно разными жизненными целями удалось пробыть вместе так долго без серьезных разногласий. Что же дальше? Удивительное совпадение их намерений не будет длиться бесконечно. Надо было сразу, пользуясь случаем, отослать Робин в Тете, потому что их неминуемая ссора закончится катастрофой для всей экспедиции. Пора поставить вопрос ребром. Сестра должна признать, что экспедицию возглавляет он и последнее слово – за ним. Если Робин согласится, можно будет пойти и на уступки, хотя поиски отца в списке приоритетов экспедиции занимают далеко не первое место. Пожалуй, для всех, включая самого Фуллера Баллантайна, было бы лучше, если бы великий путешественник давно упокоился в могиле, горячо оплакиваемый верными слугами.

При этой мысли Зуга ощутил укол совести. Он знал, что никогда не напишет такого даже в самых тайных дневниках, а тем более не скажет сестре. Тем не менее жестокая мысль не оставляла его. Завернувшись в одеяло, майор устроился между двумя кострами – к рассвету трава покрывалась инеем – и под низкий басовитый храп Яна Черута, которому вторили визгливые фальцеты гиен, наконец уснул.

Холодным утром Зуга выбрался из-под одеяла, полный решимости восстановить свой пошатнувшийся авторитет, и ускоренным маршем двинулся туда, где двенадцать дней назад оставил сестру с караваном. До лагеря было миль сорок или чуть меньше, и майор шел без остановки, не остановившись даже на полуденный привал.

Лагерь основной колонны был разбит под приметным скалистым холмом, каменные шпили которого виднелись за много миль. Зуга назвал его горой Хэмпден в память о замке, который посетил в детстве.

Уже на дальних подступах к лагерю Зуга почувствовал что-то неладное. От подножия холма не поднимался дым, хотя там была оставлена коптиться почти тонна слоновьего мяса и, уходя, охотники видели позади толстый черный столб еще долго после того, как вершины гор скрылись за деревьями.

– Дыма не видно! – воскликнул майор.

Маленький готтентот кивнул.

– Я не хотел говорить первым.

– Неужели Камачо забрался так далеко?