Полет сокола

Зуга вскинул тяжелое ружье и нажал на спусковой крючок. Изголодавшиеся носильщики у него за спиной повизгивали, как свора охотничьих собак. Пистон резко щелкнул, но ствол не выбросил пламя, и грохота выстрела не последовало, так же как и глухого удара свинцовой пули в живую плоть. Ружье дало осечку, и красавец козел вместе со своим гаремом стремительным галопом скрылся в кустах за тусклой завесой дождя. Стихающий топот копыт звучал насмешкой над охотником. Зуга раздраженно выругался и принялся прочищать ствол шомполом, предусмотрительно снабженным похожим на штопор инструментом. Предательский дождь просочился в ствол, и порох намок так, словно ружье окунулось в бурный коричневый поток.

На шестой день, когда солнце уже палило вовсю, Зуга с сержантом разложили на ровной скале грязно-серое содержимое мешков – для просушки. Носильщики сбросили поклажу и разбрелись в поисках подходящего сухого местечка, где можно вытянуть ноющие руки и ноги.

Вскоре небо снова затянулось тучами, и порох пришлось в спешке собирать обратно. С первыми тяжелыми каплями дождя охотники закутали мешки в истрепавшуюся промасленную кожу и с поникшими головами, голодные и замерзшие, снова побрели на запад. У Зуги звенело в ушах – побочный эффект больших доз хинина, принимаемых в течение долгого времени. Этот звон в ушах в конечном счете мог привести к необратимой глухоте. Однако не помогли даже мощные ежедневные дозы горького порошка. Однажды утром Зуга проснулся с ломотой в костях и тупой тяжелой болью в голове. К полудню его трясло, тело попеременно терзали то пылающий жар, то ледяной могильный холод.

– Сезонная лихорадка, – кивнул Ян Черут со знающим видом. – Она или убивает человека, или делает крепче.

«Некоторые люди, похоже, обладают естественной устойчивостью к этим болезням, и есть основания полагать, что невосприимчивость передается по наследству», – писал Фуллер Баллантайн в трактате «Малярийные лихорадки тропической Африки: причины, симптомы и лечение».

– Посмотрим, прав ли старый черт, – бормотал Зуга сквозь клацающие зубы, кутаясь на ходу в полы мокрой кожаной куртки. Ему и в голову не приходило остановиться и хоть немного передохнуть. Он не делал послаблений ни себе, ни своим людям.

Баллантайн упорно брел вперед: при каждом шаге колени подгибались, перед затуманенным взором вспыхивали искры, оставляя извивающиеся следы, похожие на червячков и мошек. Рука готтентота то и дело ложилась майору на плечо, возвращая заплетающиеся ноги на тропу. По ночам пылающий лихорадкой мозг терзали кошмары, наполненные оглушительным хлопаньем темных крыльев и тошнотворной змеиной вонью. Зуга просыпался с криком, глотая ртом воздух, и Ян Черут, успокаивая, придерживал рукой его трясущиеся плечи.

Первый приступ лихорадки прошел, и в тот же день дождь в очередной раз отступил. Казалось, яркое солнце, палившее еще жарче в душном влажном воздухе, рассеяло вязкий туман, висевший перед глазами, и выжгло ядовитые миазмы из крови. В голове прояснилось, озноб прекратился, но в руках и ногах осталась слабость, а справа под ребрами засела глухая боль. Печень увеличилась и стала твердой на ощупь – обычное последствие лихорадки.

– Все будет в порядке, – радостно заверил Ян Черут. – Редко кто так быстро поправляется после первого приступа. Ja! Теперь вы наш человек – Африка приняла вас.

Однако ноги у Зуги еще подгибались, голова кружилась – казалось, он не ступает по раскисшей земле, а летит над ней.

В тот же день они заметили след.

Огромный слон проваливался в липкую красную грязь на целый фут – цепочка глубоких ям протянулась по земле, как ожерелье из бус. Громадные подошвы отпечатались, как в гипсе: видна была каждая морщинка, каждая трещина на коже. В одном месте размякшая почва не выдержала невообразимого веса, и слон провалился почти по брюхо. Выбираясь, он помогал себе длинными толстыми бивнями, оставив в грязи их отпечатки.

– Это он! – восторженно выдохнул Ян Черут, не отрывая глаз от огромных следов. – Я его след где угодно узнаю.

Не было нужды уточнять, о ком шла речь: слон-патриарх с горного кряжа на краю долины Замбези навеки отпечатался в памяти у обоих.

– Обогнал нас не больше чем на час, – добавил Черут почтительным шепотом, словно вознося молитву.

– И ветер не меняется, – заметил Зуга так же тихо.

Он не сомневался, что когда-нибудь столкнется со старым знакомцем. Почти со страхом майор взглянул на небо: с востока тяжело наползали грозовые тучи, краткая передышка закончилась. Следующий натиск бури обещал быть свирепым – эти глубокие, четкие отпечатки скоро растекутся в жидкую грязь.

– Следы идут против ветра, – уточнил Зуга, стараясь выкинуть из головы угрозу дождя и сосредоточиться на охоте, собрав в кулак ослабленную лихорадкой волю.