Полет сокола

Дворец Мохаммеда бен Салима, шейха Элата, представлял собой некрашеное глинобитное здание в центре городка. Единственные ворота в обнесенной парапетом стене – двойные, с толстыми резными створками, окованными бронзой, – вели в пыльный внутренний двор, где под раскидистым деревом такамака сидел шейх со своими ближайшими советниками и посланниками его высочайшего повелителя, султана Занзибара. Сегодня речь шла воистину о жизни или смерти.

Мохаммед бен Салим имел пухлое гладкое тело бонвивана, ярко-красные губы сластолюбца и полузакрытые глаза сокола. Шейх был сильно встревожен, ибо честолюбивые замыслы навлекли на него грозную опасность. Он желал накопить в сокровищнице миллион золотых рупий – и заветная цель уже была близка, но его владыка, всемогущий султан Занзибара, направил к нему эмиссаров, дабы потребовать у шейха отчета.

Свой план шейх Мохаммед начал осуществлять десять лет назад, ловко присвоив часть султанской десятины, и с тех пор из года в год размах воровства увеличивался. Каждая удачная операция подстегивала жадность шейха и давала смелость для следующей. Султан обо всем знал – несмотря на старость, он был очень хитер. Недостающие десятины накапливались в сокровищнице шейха, и получить их можно было в любой момент. До поры до времени султан изображал благодушное неведение, но постепенно вороватый шейх влез в ловушку так глубоко, что никакая ловкость, никакие оправдания не помогли бы ему выкрутиться. Султан ждал десять лет, и теперь заберет не только то, что ему причитается, но и все остальное.

Последующее возмездие будет долгим и замысловатым. Начнется оно с обстоятельного битья палками по босым пяткам, пока не поломаются все тонкие хрупкие косточки, и каждый шаг осужденного, ведомого на султанский суд, станет невыносимой пыткой. Затем прочтут приговор, и узловатый ремень из буйволиной кожи начнет затягиваться все туже и туже вокруг лба преступника, пока его соколиные глаза не вылезут из орбит, а череп не треснет, как переспелая дыня. Султан от души наслаждался подобными зрелищами, а этого он ждал целых десять лет!

Сей сложный ритуал был давно отработан, и начинался он с вежливого визита султанских эмиссаров, которые сидели сейчас напротив Мохаммеда бен Салима под развесистыми ветвями, прихлебывали из медных чашечек-наперстков крепчайший черный кофе, жевали засахаренную мякоть кокосовых орехов и холодными, бесстрастными глазами улыбались хозяину.

Однако леденящая атмосфера была нарушена. Во двор ворвались испуганные гонцы из гавани. Простершись ниц, они бессвязно лопотали о британском военном корабле с огромными пушками, который угрожал городу.

Шейх выслушал гонцов и отпустил их, потом повернулся к досточтимым гостям.

– Дело серьезное, – сообщил он, радуясь перемене темы. – Благоразумие велит хотя бы взглянуть на этот странный корабль.

– У ференгов договор с нашим господином, – произнес седобородый гость, – а они относятся с большим почтением к таким клочкам бумаги.

Все кивнули, ничем не выдавая волнения, которое наполнило грудь каждого. Дерзкие северяне не часто удостаивали побережье своим вниманием, и все же любой их визит внушал страх и дурные предчувствия.

Несколько минут шейх размышлял, прикрыв глаза и поглаживая густую курчавую бороду. Глубина нависшей над ним катастрофы почти парализовала его разум, но теперь в голове появились кое-какие мысли.

– Я отправлюсь на корабль, – заявил он. Гости протестующе загомонили, но Мохаммед бен Салим поднял руку, призывая к молчанию. Он пока еще оставался шейхом Элата. – Я обязан выяснить намерения капитана и немедленно послать сообщение нашему господину.

Клинтон Кодрингтон готовился отдать команду поднять якорь. Вот уже несколько часов на берегу не было признаков жизни, и делать было нечего. Надежды на захват европейского корабля, занятого погрузкой рабов, не оправдались. Отплыть следовало давно – солнце прошло полпути от зенита к горизонту, а идти в темноте по опасному проливу не хотелось. Однако что-то удерживало капитана.

Он то и дело подходил к правому борту и оглядывал в подзорную трубу глинобитные дома с плоскими крышами, прятавшиеся среди пальм. Каждый раз младшие офицеры выжидательно замирали и снова расслаблялись, когда капитан опускал трубу и отворачивался.

В очередной раз вглядываясь в берег, Клинтон заметил какое-то движение. На пустынной улочке городка мелькнули белые одежды. У капитана кольнуло в груди от радостного предчувствия. Из рощи к берегу направлялась небольшая процессия.

– Передайте стюарду, пускай приготовит парадный мундир и шпагу, – распорядился Кодрингтон, не опуская подзорной трубы. Шествие возглавлял дородный араб в ослепительно белом бурнусе и чалме, сверкавшей золотом. Следом за ним несли длинное развевающееся знамя, алый, с золотом, стяг султана.

– Примем его, как губернатора, – решил Клинтон. – Дадим четыре пушечных выстрела. – С этими словами он повернулся на каблуках и пошел в каюту переодеться.