Полет сокола

В первый раз потеряв самообладание, Камачо отскочил. Зуга сделал обманный выпад, целя в незащищенный бок. Он проделал то же самое еще дважды, пока португалец не начал отшатываться от малейшего угрожающего движения. В толпе зрителей раздались насмешливые крики. На бледном лице Камачо ярость сменилась страхом. Глаза его стреляли по сторонам, ища путь к спасению, однако острое как бритва лезвие ножа все так же мелькало, разделяя противников, – блестящее, шириной в три пальца и с желобком кровостока по всей длине, чтобы легче входить во влажную плоть.

Взгляд португальца снова дрогнул… Англичанин резко шагнул в сторону, отводя за собой нож противника, и, чтобы отвлечь внимание, выставил сжатую в кулак руку, сжимая в другой руке горсть песка. Дождавшись очередного выпада, майор увернулся, на ходу швырнул песок в глаза португальцу и мгновенно изменил направление, шагнув прямо на нож в попытке схватить ослепленного противника за запястье.

– Й-и-е!!! – заревела в восторге толпа, увидев, что рука португальца попала в плен.

Лицо Камачо заливали слезы, острые песчинки кололи полуослепшие глаза. Майор толчком сбил его с ног и резко вывернул руку, сжимавшую нож. Плечо португальца хрустнуло, и он, визжа, уткнулся носом в песок.

Зуга рванул еще раз, португалец пронзительно, по-женски, завизжал и выронил оружие. Он потянулся другой рукой, но майор наступил сапогом на лезвие, спокойно забрал нож и отступил в сторону.

– Булала! – распевали зрители. – Булала! – Убей его! Убей его!

Они жаждали крови – поединок должен был закончиться смертью, как же иначе?

Зуга глубоко воткнул нож в ствол акации и нажал изо всех сил, сгибая упругую сталь. С треском, похожим на пистолетный выстрел, лезвие переломилось у рукоятки. Майор презрительно отшвырнул обломок.

– Сержант Черут! Убрать его из лагеря.

– Надо бы убить, – деловито заметил маленький готтентот, тыкая дулом «энфилда» в спину португальцу.

– Если попытается вернуться, можешь пристрелить, а пока просто прогони.

– Большая ошибка. – На курносом лице сержанта Черута появилось театрально-трагическое выражение. – Скорпиона надо давить, пока он не ужалил.

– Ты ранен! – воскликнула подбежавшая Робин.

– Пустяки, царапина.

Зуга развязал шейный платок и прижал к бедру. Стараясь не хромать, он торопливо пошел в палатку – горячка боя утихала, рану жгло нестерпимо, подступали головокружение и тошнота. Никто не должен видеть, как у победителя дрожат руки.

– Плечо я ему вправила, – сказала Робин, перевязывая брату бедро. – На перелом не похоже, кость легко встала на место. А вот ты, – она покачала головой, – ты не сможешь идти с такой раной – швы будут расходиться при каждом шаге.

Она оказалась права – выступить удалось лишь через четыре дня, и Камачо использовал это время с большой выгодой. Он ушел сразу, всего через час после того, как Робин кончила возиться с его плечом. Португалец взял четырех слуг и в долбленой лодке отплыл вниз по течению Замбези. Скорчившись на носу и баюкая больную руку, он гнал чернокожих гребцов без остановки, не позволяя разбить лагерь. Рука, висевшая на перевязи, не давала даже задремать – от боли под закрытыми веками мелькали белые искры.

Он и рад был бы передохнуть, но ненависть гнала его вперед, и лодка стрелой летела вниз по реке под распухшей желтой луной, медленно бледневшей на заре нового дня.

В полдень Камачо высадился на южном берегу Замбези в туземной деревушке Чамба, в ста милях ниже Тете. Расплатившись с гребцами, он нанял двоих носильщиков, чтобы нести ружье и скатанное одеяло, и тут же отправился в путь по узким тропам. Проложенные за долгие столетия людьми и зверями, они оплетали, как кровеносные сосуды, весь африканский континент.

Через два дня португалец достиг Дороги гиен, что спускается к морю с гор Страха – Иньянгаза. Дорога гиен – тайный путь, что шел от побережья до Вила-Маника, параллельно старой дороге, но на сорок миль севернее, вдоль реки Пунгве, не дававшей умереть от жажды несчастным, которых гнали последним путем из родного дома в иные земли, на другие континенты.

Вила-Маника отмечала границу португальской власти в восточной Африке. Указ губернатора запрещал любому человеку, черному или белому, португальцу или чужеземцу, заходить дальше этой крепости с глинобитными стенами и приближаться к призрачной цепи гор с устрашающим названием. Потому предприимчивые торговцы и проложили Дорогу гиен, которая вела сквозь непролазные леса к унылым травянистым пустошам высокогорья.

Переход от Чамбы до реки Пунгве составлял сто пятьдесят миль. Совершить его за три дня, да еще с мучительной болью в заживающем плече, не так-то просто, и в конце пути невыносимая усталость валила с ног. Однако Камачо пинками поднимал носильщиков на ноги и гнал их окриками и плетью все дальше и дальше по пустынной дороге к горам.