Полет в неизвестность

Первая пуля попала в медаль «За отвагу». Вторая — в висевшую рядом «За боевые заслуги», скользнула и впилась в левое предплечье. Немец стрелял мастерски. Быстро выяснилось, что капитан Губенко и штандартенфюрер СС Гребер — старые знакомые. Летом сорок четвертого рота Губенко неподалеку от Молодечно в Белоруссии зачищала лес от остатков окруженных гитлеровцев. В плен попался штурмбаннфюрер СС, командовавший карательным батальоном, два года наводивший своей жестокостью ужас на жителей Витебской и Минской областей. Его сразу признали местные сельчане. Но внезапно налетели немецкие самолеты, и в панике бомбежки некоторым немцам удалось бежать. Скрылся и штурмбаннфюрер Гребер, дослужившийся к концу войны до звания штандартенфюрера и командовавший отдельной панцергренадерской бригадой СС. Гребер узнал капитана Губенко и страшно испугался раскрытия. А вот Губенко Гребера не узнал и чудом остался жив.

Глава 8

Баур написал заявление на имя начальника лагеря военнопленных с просьбой назначить ему ординарцем штурмфюрера СС Миша на время, пока Баур сам не сможет себя обслуживать. Каково же было его удивление, когда однажды в палату вошли капитан НКВД и улыбавшийся Миш. Капитан достал из папки листок бумаги и по-немецки зачитал Бауру приказ начальника лагеря № 173 ГУПВИ НКВД СССР о временном прикомандировании военнопленного штурмфюрера СС Миша в качестве ординарца к тяжелобольному военнопленному группенфюреру СС и генерал-лейтенанту полиции Бауру на период послеоперационной реабилитации последнего. Закончив чтение, капитан строго произнес:

— Военнопленный Баур, в соответствии с правилами содержания военнопленных вам запрещено вести с ординарцем разговоры на политические и военные темы, обсуждать лагерный режим, хранить колющие и режущие предметы и просить ординарца о доставке их вам, передавать через ординарца письма и записки, использовать ординарца в качестве посредника для организации встреч с другими военнопленными, получать от ординарца любые фармацевтические средства, не санкционированные лечащим врачом лагерного лазарета. Военнопленному Мишу зачитаны его обязанности и права. Вам все понятно?

— Да, господин капитан, мне все понятно. Благодарю вас за удовлетворение моей просьбы. Полагаю, обслуживающему персоналу лазарета будет гораздо легче при присмотре надо мной Миша.

Баур расписался на приказе, и капитан покинул палату. Миш потер от удовольствия руки, присел на койку Баура и заговорил шепотом:

— Полагаю, господин группенфюрер, мы с вами теперь надолго.

— Дай Бог, Миш, дай Бог.

— Докладываю. Группенфюрер Раттенхубер действительно недолго находился в этом лазарете. Он тяжело ранен в ноги, его прооперировали, но неделю назад за ним из Москвы прилетел самолет с офицерами военной контрразведки. Говорят, его доставили в какой-то центральный госпиталь при одной из главных тюрем НКВД.

— Его допрашивали здесь?

— Не могу знать точно, господин группенфюрер, но полагаю, что да. Они всех допрашивают.

— Главное, чтобы Раттенхубер не проболтался ни о ком, кого он видел из наших здесь, в лазарете.

— Думаю, вряд ли кого он мог видеть. Говорят, он был в тяжелом состоянии.

— Хорошо, Миш. Что еще удалось узнать?

— Сведения о том, что в лазарете после пленения ранеными находятся инспекторы Хофбек и Хеншель, подтвердились. Они в сносном состоянии, поэтому их каждый день таскают на долгие допросы.

— Бьют?

— Похоже, нет, господин группенфюрер. Они в порядке. Хуже со штурмбаннфюрером СС Линге, он тоже здесь. Вот ему, похоже, крепко достается. Ранен-то он легко, но с допросов его каждый раз тащат два солдата. И лицо его, я вам скажу, очень даже изменилось, опухло сильно, все в кровоподтеках. Жаль Линге.

— Да, Миш, жаль. Зная Линге, думаю, он долго не выдержит. Человек, избалованный высшим светом, старший камердинер фюрера все же, очень эмоциональный, натура, как говорится, тонкая. Может сломаться и наговорить всякой ерунды про фюрера, про нас, а русским только это и надо. Бергмюллера, Хеншеля и Хофбека я плохо знаю. Думаю, они меня тоже. Если, конечно, во время допросов не насочиняют чего-либо. Скажите, Миш, а вас допрашивали?

— Конечно, допрашивали, раз пять, наверное, или шесть. Вежливо, правда, но строго. Потом давали подписаться, но я ничего не понял.

— А зачем же подписывали? Может быть, вы себя оговорили?

— Так ведь страшно было, господин группенфюрер. Видели бы вы, какие кулачища у конвойных, прямо трехлитровые пивные кружки, что из «Байришер-Бир» на Петерплац в Мюнхене!

— Вы там бывали?

— Один раз всего. Я под Мюнхеном в школе связистов СС учился, так вот однажды в сороковом году в увольнении решил заглянуть туда. Ну, я вам скажу, и цены там были! Месячное денежное довольствие оставил за литр пива и порцию белых баварских сосисок!

— Да, вы правы, это дорогой пивной ресторан, не для бедных. Кстати, фюрер никогда туда не захаживал из-за дороговизны, считая, что такое же пиво и такие же сосиски можно было отведать в любой мюнхенской пивной. Миш, а о чем вас русские спрашивали во время допросов?