Полет ворона

А теперь неплохо бы познакомиться с Татьяной Валентиновной Лариной. Похоже, из всех участников этой кровавой драмы она одна могла сказать что-то вразумительное.

Звякнули ключи, и дверь в камеру отворилась. Наум Елисеевич лениво поднял голову. Ничего особенного, просто дубак привел Шоколадку с очередного толковища с сычом. Запустив Шоколадку, цирик не ушел, а остался торчать в полуоткрытых дверях и дыбиться.

Шоколадка подошел к койке, раскрыл тумбочку, стал поспешно запихивать бебехи в пластиковый мешок.

— Что, сладенькая моя, в Кашенку намылили? — ласково осведомился Наум Елисеевич.

— Хрена тебе в Кашенку! — весело отозвался Шоколадка. — Все, подчистую выхожу. Воля, Гус, воля!

Даже не оглянувшись на надзирателя, он подбежал к койке Гуса и крепко поцеловал его — сначала в лысину, потом в усатые губы.

— Ты, дунька, давай там поживее, мне сменяться пора! — для порядку прикрикнул с порога контролер.

— Не дунька, а Люська, с вашего позволения! — гордо ответил Шоколадка. — А вам и вовсе «товарищ Захаржевский».

— Прошмандовка тебе товарищ, — отозвался надзиратель.

— Ладно, Васенька, не бухти, — добродушно заметил Наум Елисеевич. — Дай с корешем попрощаться… Ну, бывай здоров, Шоколадка, нажрись там за меня до усрачки.

— Ходку кончишь — вместе нажремся… Я буду ждать тебя, Гус.

Они еще раз крепко поцеловались.

— Ну вы, бля, во-още, — недовольно пробурчал надзиратель. — С утра не жрамши.

Наум Елисеевич похлопал кореша по спине.

— Ну, давай, Шоколадка, топай, не обижай сержанта. Через пятнадцать минут Никита Захаржевский, а ныне Люсьен Шоколадов, выйдя из ворот, впервые за три недели вдохнул воздух свободы. Перейдя улицу, он повернулся, посмотрел на покинутое им унылое здание за высокой и толстой стеной, перекрестился и трижды поклонился ему.

— Спасибо тебе, Тишина-матушка, спасибо тебе, Гус-батюшка, — прошептал он. — Исцелили вы безумие мое, очистили душу мою…

Он смахнул слезу, отвернулся и решительно зашагал по безлюдной улице. Вскоре он вышел к Сокольникам, выпил — у палатки кружечку пивка, пообщался немного с мужиками, от второй отказался, зашел в телефонную будку, набрал номер, перекинулся с кем-то парой фраз, вышел и направился к станции метро, где затерялся в толпе пассажиров.

А у рыжей Тани жизнь развивалась по своей схеме. Наутро после «вечера длинных звонков», еще не зная о развернувшейся на даче кровавой драме, Таня села вместе с Шеровым в поданную к подъезду черную «Волгу» и отправилась на свое новое место работы — в постоянное представительство Украинской Советской Социалистической республики, где, как она с немалым удивлением узнала накануне, Вадим Ахметович долго и плодотворно трудился в должности заместителя постпреда по торговле. Впрочем, по зрелом размышлении Таня удивляться перестала: в стране, где любое предпринимательство уголовно наказуемо, каждому деловому человеку необходимо прикрытие в виде надежной государственной службы. А служба Вадима Ахметовича была в этом плане идеальной — место и ответственное, оправдывающее определенный стиль и уровень жизни, разъезды и прочее, и при том не слишком руководящее, избавленное от тотального взаимного рентгена, неотъемлемого атрибута любой высокой должности. Опять-таки, место работы — Москва, а каналы отчетности — в Киеве. В общем, если бы не было такого местечка, его следовало бы изобрести. Кстати, а кто сказал, что его не изобрели?

Случайных людей, как сразу заметила Таня, в постпредстве не держали. Два номенклатурщика, бровастых и бравых, внешне не сильно схожих меж собой, но удивительным образом напоминавших молодого Леонида Ильича. Одного, собственно постпреда, звали Иван Иванович Рубанчук, второго, его зама, — Иван Соломонович Рубинчик. В приемной, куда выходили двери их шикарных кабинетов, восседала монументальная секретарша с простым хохляцким именем Лиана Авессаломовна. Познакомилась Таня и с Валерией Романовной, директором расположенной в постпредстве гостиницы, и с громадным, бритым наголо шофером Илларионом, откликающимся на имя Ларик. С Архимедом ее знакомить было не надо. Оказалось, что и он тут подъедается в должности делопроизводителя, а по совместительству — мужа бойкой Валерии Романовны.

— Ну вот, — сказал он, приложив фиолетовый штамп к Таниному заявлению о приеме на работу в должности экспедитора с окладом сто пять рублей, скрепленному подписями Рубанчука и Рубинчика. — Поздравляю. Трудовую давай.

— Да вот как-то… — замялась Таня.

Скорее всего, ее трудовая книжка благополучно покоится в недрах областного Управления культуры. Прокол! Ну да всего не упомнишь.

— Ладно, — успокоил ее Архимед. — Не проблема.