Читаем Полёт:Воспоминания. полностью

Пора домой. Начинаешь терять высоту. Чем ниже - тем темнее. Вот всё уже подёрнуто плотной дымкой, практически не видны ориентиры, на аэродром приходится уже идти по радиокомпасу, верному другу, «золотой стрелке», как зовут его с любовью пилоты. Аэродром всё ближе. «Золотая стрелка» начинает подрагивать, показывая близость аэродрома: чем ближе, тем она беспокойней, - и вот она начинает метаться влево-вправо - и вдруг падает назад на 180 градусов. Значит - аэродром под тобой. И, действительно, под самолётом появляется два ряда разноцветных огоньков, к которым ведёт цепочка огней приближения, переходящих в огни подхода, которые заканчиваются торжественным ярким перекрёстком начала полосы.

А впереди - ночь. Не видно ничего, да и стрелка секундомера торопит: время истекло, пора начинать разворот.

Самолёт, казалось, повис в воздухе, и только движение огоньков по борту говорит о том, что самолёт летит. Второй разворот - и вот уже полоса переливаясь мерцающим разноцветьем, подобно новогодней праздничной ёлке, плавно скользит по борту. Траверз. Выпускаю шасси. Загораются три зелёных лампочки сигнализации выпуска шасси. Докладываю на землю: «Восемь - пять - пять, траверз, шасси выпустил» - «Восемь - пять - пять, понял» - доносится в наушниках чёткий голос руководителя полётов. Вот уже огоньки полосы на скошенном крыле самолёта. Пора выполнять третий разворот. Теперь уже огоньки сместились вперёд и движутся от носа самолёта ко мне. Опускаю кран щитков на первую защёлку. Слышен писк гидросмеси в трубках гидросистемы, и самолёт «вспухает» - падает скорость, самолёт чуть опускает нос и чуть-чуть словно набирает высоты. Теперь уже ему легче идти на малой скорости. Докладываю: «Восемь - пять - пять, щитки двадцать» - «Восемь - пять - пять, понял» - отвечает земля. Огоньки быстро смещаются от носа к кабине. Вот они уже под 80 градусов, пора начинать четвёртый разворот. Здесь уже не зевай: регулируй креном так, чтобы не проскочить, и в то же время не закончить разворот раньше времени, когда ещё не вышел в створ полосы. И вот уже огоньки впереди, в лобовом стекле, и в глаза бьёт яркий ряд вдруг появившихся огней приближения. Значит, зашёл правильно. Тут уже не зевай: кран щитков вниз до упора. Опять писк гидросмеси, самолёт теперь уже «вспухает» гораздо сильнее, скорость падает ещё больше. Теперь нужно следить за скоростью, поддерживать её газком, да не забывать о высоте, и в тоже время не гнать скорости, иначе не успеешь сесть. Устанавливаю скорость 270 км/час, скорость снижения 10 метров в секунду, докладываю «Восемь - пять - пять, на посадочном, шасси выпущены, щитки полностью» - «Восемь - пять - пять, посадку разрешаю» - отвечает земля. А самолёт уже подходит к ближнему приводу - так называется приводная радиостанция, расположенная всего в километре от начала полосы. Проверяю: высота 100 метров, скорость 260, вариометр показывает снижение пять метров в секунду. Огни всё ближе, они мелькают всё быстрее и быстрее. Впереди вспыхивает яркий свет прожекторов, накрывающий тремя лучами полосу, до земли уже 15 метров. Плавно уменьшаю угол планирования, выравниваю и на выравнивании влетаю в сноп света прожекторов, которые бьют уже сзади. До земли метр. Задерживаю ручку.

Полметра. Тридцать сантиметров. Десять. Пять - и вот колёса легонечко чиркчирк по бетону.

Посадка.

Сноп света заканчивается, и ты влетаешь снова в черноту ночи, где критерием всего сущего на земле является только одно - несущийся со страшной скоростью по бокам ряд огней границы полосы, уходящий в далёкую даль как кажется поначалу, но в то же время на практике - очень короткий: стоит чуть зевнуть на пробеге с торможением - и вылетишь на грунт, застрянешь или даже выломаешь ноги (так обычно называют пилоты шасси самолёта, которые на грунте просто проваливаются, зарываются так, что самолёт приходится вытаскивать тягачом, а то и прокапывать дорожки, чтобы по ним вытащить машину не сломав стоек шасси). Огни полосы расположены друг от друга на равном расстоянии. Поначалу они сливаются в сплошную линию, но с потерей скорости начинаешь различать каждый из них: тормозишь, стараясь держаться на средине полосы, чтобы не выскочить на грунт, а огни мелькают всё медленнее, и всё ближе приближается конец полосы, обозначенный яркой, поперечной движению линией огней. За них - нельзя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное