Полёт:Воспоминания.

Лётчик хватил ручку, но было уже поздно: МиГ ударился носовым колесом о бетон, снёс переднюю амортстойку и, словно норовистый жеребец, став на дыбы, залез на высоту около семи метров, откуда уже без скорости, опустив крыло, ударился о бетон, снёс правую стойку шасси, чиркнул носом по бетону, подняв пушками громадный сноп искр и мгновенно, словно спичка, загоревшись. Во время этого удара самолёт, мостившийся уже на самый край полосы, развернуло и сбросило на грунт - благодаря только этому он не взорвался, а пылающим факелом, поднимая клубы пыли, как проклятый, понёсся по грунту, прополз метров семьсот на брюхе и, наконец, остановился.

Мы очумело смотрели.

Нас заклинило, мы не могли ничего сказать, да и говорить что-либо было поздно: всё уже случилось.

Оставалось одно - не потерять лётчика. В случае его гибели лётное происшествие будет квалифицироваться не как авария, а как катастрофа со всеми вытекающими последствиями: Москва высылает высокую комиссию, которая долго и нудно разбирается сначала с бумагами, потом со всем остальным и всеми остальными, констатируя, в конце концов, то, что давно и так было ясно всем, однако эта констатация стоит всем, в том числе и самой комиссии бессонных ночей и нервотрёпки. В результате кого-то снимут, кого-то переведут, кого-то понизят, но жизнь пилота ведь этим не спасёшь; человека, мужа, отца, сына - не оживишь...

Самолёт горел и мог в любой момент взорваться.

Баршт кричал в микрофон: «Вылезай, беги!», но пилот не вылезал.

Пыль оседала, стало видно, как к самолёту бежал командир полка с зарулившего самолёта, а с другой стороны к самолёту неслась санитарная машина.

Машина успела первой. Лётчик был жив, и подоспевший водитель санитарки, ждавшей врача, чтобы везти его в соседний посёлок и увидевший, как самолёт вдруг горящим факелом понёсся по грунту, кинулся на выручку пилоту, который бился в кабине горящего самолёта и никак не мог сдвинуть с места заклинивший фонарь.

За какие-то пять-десять секунд лётчик успел снять ноги с педалей, отстегнуть привязную систему, расстегнуть и снять парашют, разгерметизировать фонарь и теперь рвал изо всех сил на себя ручки открытия замков. Замки открылись, но фонарь не желал сдвигаться: в образовавшуюся щель нельзя было даже руку просунуть.

Направляющие фонаря были перекошены, заклинивший фонарь уже лизало языками жаркого пламени.

Сквозь фонарь было видно, как лётчик с перекошенным лицом бился в раскалённой кабине, пытаясь сдвинуть ещё хоть немного фонарь, но муки его были тщетны.

Водитель стал ломиком бить по остеклению, пытаясь пробить его, но безрезультатно: плексиглас уже потерял жёсткость, и от ударов на нём оставались только вмятины.

Самолёт в любой момент мог взорваться: пламя уже подбиралось к боекомплекту.

В любой момент мог сработать пиропатрон катапультируемого сидения, - это была бы гарантированная гибель пилота.

К самолёту уже невозможно было подступиться, тем не менее, водитель, уже не молодой гражданский человек, у которого дом, семья и дети, в дымящемся от жара пропитанном маслом комбинезоне, выплясывая на готовом в любой момент взорваться самолёте, боролся за жизнь незнакомого ему человека.

Наконец, очумевшему от жара водителю удалось просунуть ломик в щель между неподвижной и сдвижной частью фонаря и он, действуя ломиком, как рычагом, стал сдвигать фонарь. Однако сил у него уже не хватало.

Кто-то ещё успел подбежать к горящему самолёту и кинулся к водителю. Вдвоём им удалось сдвинуть фонарь настолько, что в образовавшуюся щель уже могла пролезть голова лётчика.

Тот пулей выскочил из кабины и зигзагами, словно заяц кинулся по аэродрому, подальше от самолёта. 

Добежавший уже до самолёта командир полка кричал, что есть сил, чтобы все немедленно уходили от самолёта. Солдат, водитель газика - а это он вторым успел к самолёту - почти волоком оттаскивал выбившегося из сил, угоревшего и потерявшего часть своей пышной шевелюры водителя санитарки: словно два закадычных забулдыги после хорошего чифана, ковыляли они от самолёта, и никакие крики, никакой мат не мог ускорить их движения - слишком разные весовые категории были у солдатика и водителя. К ним подбежали добравшиеся к месту аварии люди, и теперь уже все вместе побежали от самолёта, волоча водителя.

Не успели они отбежать и двухсот метров от самолёта, как взорвался первый снаряд.

Люди попадали на землю и судорожно поползли от самолёта.

Взрывы снарядов раздавались всё чаще и чаще, и вдруг слились в сплошной треск, осколки засвистели вокруг, а люди отползали всё дальше и дальше от опасной зоны.

Когда люди поднялись и побежали от горящего самолёта, сработал пиропатрон катапульты. Кресло лётчика выбило из направляющих, пылающий фонарь и сноп огня взвились на высоту двадцати метров над самолётом.

Наконец взорвались топливные баки: страшный взрыв ударил волной огня о землю, отразился от неё и огненным чёрным смерчем пылающего керосина рванулся вверх в голубое небо, расползаясь по нему клубящимся грибовидным облаком, сеющим на землю чёрную, жирную, несмывающуюся сажу...

Всё было кончено.