Полёт:Воспоминания.

В первую зиму мы проходили теорию. Занятия проводились тут же в нашей школе после уроков. Мы считали себя уже лётчиками, девчонки на нас поглядывали уже с большим интересом, чем на остальных. Мы - то есть 12 человек из двух 9-х классов нашей школы - были пилотами до мозга костей. Разговаривали друг с другом не иначе как с применением таких умных слов, как лонжерон, триммер, стрингер, угол атаки, элерон, эпюра и т. п.

Все науки, даже химию и литературу мы рассматривали применительно к теории полёта, которая стала главной наукой в нашей жизни. Главной же достойной беседы темой был спор, что лучше - истребитель или бомбер. Все мы были истребителями, и двух ребятишек из параллельного, которые решили стать бомберами, мы считали недостойными нашего внимания. Говорить же о том, что кто-то может пойти на самолёты аэрофлота, - мы даже и представить себе такого падения не могли! Девятый класс закончен.

Подошло лето.

И вот первые в жизни лагеря.

Живём в палатках.

Нас обмундировали.

Впервые в жизни я надел форму и был этим бесконечно горд. Наша лётная форма представляла собой технический комбинезон с матерчатым поясом, американские тяжёлые армейские ботинки с заклёпками (видно, остались ещё от ленд-лиза), матерчатого зелёного десантного шлема (радиостанций тогда на учебных самолётах не было, просто в шлем вставлялось железное «ухо», к которому резиновой толстой трубкой подключался из первой кабины инструктора матюкальник - так у нас назывался рупор инструктора, в который он давал курсанту свои указания в полёте. Иногда, доведённый крайней тупостью курсанта до белого каления, инструктор применял крайнюю меру: на момент высовывал матюкальник за борт в воздушный поток. Можете представить, что чувствовал при этом бедный курсант!). А главное - нам дали «двенадцать месяцев»! «Двенадцать месяцев» - это целый этап в истории авиации! «Двенадцать месяцев» - так называли обмотки из толстой чёрной киперной ленты шириной сантиметров 10 и такой длины, что как раз хватало перечислить все двенадцать месяцев года, пока намотаешь их на ноги поверх комбинезона. Наматывать положено было так, чтобы защитить от удара голень и лодыжку ноги, обычно - до колена. Главным препятствием этой процедуры было время. Ведь при подъёме по тревоге обмотки тоже наматывать надо было. А над душой - старшина! Тут уж не до шуток! Приходится привыкать вскакивать по команде «Подъём!» - это было для меня самым тяжёлым. Но летать охота. Пришлось привыкать. Привыкли мы все настолько, что находились шутники, которые при походах на танцы в соседнюю деревеньку наматывали не только свои, но и чужие обмотки, причём не до колена, а до паха.

Можно себе представить видок такого рыцаря неба.

Когда-то я занимался боксом. Для каждого боксёра есть момент, когда его надо побить. Если он после этого не бросит ринг - значит можно учить его дальше. Таким вот моментом у нас явился первый парашютный прыжок с большого самолёта, с которого начались наши лагеря. Самолётики на аэродроме аэроклуба были все лёгкие, маленькие, вёрткие. И вдруг прилетает на аэродром Дуглас Си-47 - весь из железа с двумя громадными моторами - таких у нас отродясь не было. Сразу же по лагерю пронеслось: прыжки! Немного страшновато стало - как перед уколами.

Интересное наблюдение: сколько мне пришлось крутиться в лётной среде, столько наблюдал одно и то же - больше всего лётный состав боится парашютных прыжков и уколов.

Дико? Но факт.

Были даже и такие наблюдения: оказывается, из двух зол самое страшное - это всё-таки уколы; мне самому, уже будучи боевым лётчиком и имея немалый опыт того и другого, всё-таки приходилось прыгать с парашютом за того парня, который соглашался делать за меня укол, которых я патологически боялся и боюсь до сих пор. Ну, а с лёгкой руки нашей медицины я увлёкся парашютным спортом и выполнил 175 парашютных прыжков, причём это были не только рядовые прыжки, но и учебное и боевое катапультирование, и прыжки из стратосферы с приводнением в океане, ночные катапультирования, выброски на выживание и много другого интересного, о котором я ещё расскажу.

А укол я последний сделал в 1956 году.

Это был какой-то комбинированный укол в спину. По-видимому, сестрица попала в какой-нибудь крупный сосуд, потому что я прямо на месте потерял сознание и очнулся через 20 минут. Кровь тогда брызнула на стену.

Больше я в жизни ни одного укола не сделал, как не выпил ни одной таблетки даже от головной боли.

Ну, а прыжок - был тот первый прыжок.