Полезный Груз

Глеб, теперь дружественный, и даже не подозрительный, решил, что Муравьев имеет полное право знать о своей дочери все, что пожелает. Он, правда, думал, что Муравьев и так все знает. И решил, что дотошный Нил Дубинский (он продолжал считать, что Муравьев – именно Нил Дубинский) просто хочет подтверждений, сплетен, и так далее – отцам ведь все о своих дочерях интересно знать. Вот ведь и ему, Глебу, хочется знать о Чайковской решительно все, а не только то, о чем оповещают просвещенный мир демократические СМИ.

– Кстати, – спросил дотошный Глеб дотошного лже-Дубстера, – как у тебя с размножением? Дети есть? В смысле – после Ганимеда?

– С обычными женщинами вроде не случалось, но не помню точно, – сообщил лже-Дубстер. – Отдельно от тела любая субстанция исчезает, не успевая выполнить свои функции. Так я предполагаю. Вот если бы мне найти бабу, которая такая же, как я, тогда всякое может быть.

– А ты, верующий, не боишься, что можешь таким образом зачать Антихриста?

– Не боюсь. Антихрист биологически ничем от обычных людей отличаться не должен.

– А вот, к примеру, Иисус Христос. Может, он был такой же, как ты?

– Сомнительно. По физическим данным Спаситель был обычный человек.

– Откуда тебе об этом знать?

– Так написано ж в Библии. И много раз подчеркивается.

Именно Глеб сообщил Муравьеву, что намечены свадьба и светский прием в родительском особняке. Особняк Муравьеву был известен до этого – красивое здание с французской крышей (и настоящей под этой углом стоящей крышей мансардой), Костомаровский переулок. Специально по этому случаю Муравьев взял напрокат хороший костюм. А приличные ботинки у него уже наличествовали. Он не разозлился, не впал в уныние, а алкоголь по понятным причинам на него не действовал. Но все-таки – «Витенька», «Витенька» – вот вам и Витенька! Что же это такое. Куда же это годится.

Оружие он решил с собой не брать – в кого там стрелять? – но диптих на всякий случай сунул в карман.

У входа в особняк стояла группа молодежи, трепались и курили. Муравьев прошел сквозь них. Дорогу ему загородил швейцар и спросил, нет ли у Муравьева пригласительного билета. Муравьев показал ему диптих. Швейцар усомнился в намерениях, но Муравьев положил ему руку на плечо возле шеи и сдавил так, что швейцар стал согласен на всё. Муравьев сделал серьезные глаза и велел швейцару молчать.

Помещения в особняке оказались роскошные, псведо-барочные, с хрусталем, коврами, картинами, обивкой, неожиданным роялем в неожиданном закутке, и многочисленными хорошо одетыми гостями. У многих гостей были приятные лица, без прыщей, волдырей, неровностей и «отличительных черт». Муравьев некоторое время слонялся по помещениям. Выпил, взяв с подноса официанта, бокал шампанского. Посмотрел вокруг, раздумывая, не набить ли кому-нибудь морду. И в конце концов набрел на ту, которую искал. Фату и шлейф она уже сняла, но осталась в белом платье – возможно, чтобы угодить либо жениху, либо родителям. А может просто каприз, с нее станется.

– Здравствуй, – сказал Муравьев.

Пиночет улыбнулась странной улыбкой. Не стеснительной, а какой-то отвлеченной, что ли. И отвлеченным же тоном ответила:

– Здравствуй. Как дела?

– Замужество – дело серьезное, – сообщил Муравьев, перефразируя шутку какого-то русского классика. – Тебе идет платьице. И туфельки замечательные. И маникюр просто прелесть.

– Не хами, капитан. Я надеюсь, ты не собираешься устраивать скандал.

– Нет, а что?

– Да так, ничего. Было бы скучно и пошло. Как принято у…

– Да, скука и пошлость характерны для моего сословия, – быстро согласился Муравьев. – Но может мы хотя бы подеремся? Ужасно хочется дать тебе в глаз.

– Ты ведь понятливый, а, капитан?

– Да. Наверное.

– Ты ведь понимаешь, что … хмм…

Она призадумалась. Муравьев пришел ей на помощь:

– Не бойся, говори, в моем сословии пошлость – повседневное дело. Говори – «Мы люди из разных кругов, мы друг другу не подходим, у нас нет будущего».

Она пожала плечами и притопнула. В туфельках, несмотря на их солидный размер, не получилось так эффектно, как в клогах.

А Муравьеву захотелось сказать – «Я люблю тебя». И еще захотелось найти ее мужа и испиздить. Вообще захотелось деятельности. Но любая деятельность в данном случае неминуемо привела бы к скандалу, а скандалы – пошлость, принятая в его сословии, и не принятая в сословии Пиночет. Также теплилась где-то надежда, что муж ей надоест со временем (а Муравьев терпелив по-ганимедски), и она сама его испиздит, и придет в один совершенно роскошный вечер на окраину, и найдет с кирариской сноровкой его квартиру, и постучится, и скажет – «Я твоя». Судя по взгляду – таким взглядом смотрят на прислугу – ничего этого не будет.

Да и не за этим пришел сюда Муравьев.

– Я всего лишь выполняю задание, – сказал он.

Она нахмурилась. Будто дворецкий объясняет ей, почему столовое серебро недостаточно начищено.

– Какое задание?

– Вы ведь мне, мадемуазель … простите, мадам … дали задание. По поводу родословной. Я задание выполнил, сведения получил. Вы действительно дочь родителей ваших, мадему … мадам. Скучно, не шибко романтично, но это так.