Полгода — и вся жизнь

Когда я наконец замолчала, совершенно выбившись из сил, опустошенная тем, что произошло, и уже не знала, что мне делать дальше, он сказал: «Я совсем не хотел этого, Рената, правда». — «А почему, — спросила я, немного помолчав и упокоившись, — почему ты тогда это сделал?» — «Я не знаю, — ответил Юрген, — все произошло как-то само собой, возникло и увлекло меня. Я начал жить совсем другой жизнью». — «Неужели она настолько лучше меня?» — спросила я. «Нет, — ответил Юрген, — но она другая». — «И тебе нужно это другое?» — «Может быть, — сказал он, — я не знаю». — «Ты ничего не хотел и не знаешь, нужно ли тебе это, и все же все уничтожил». — «Для меня, — сказал Юрген, — ничего не уничтожено. Это только отрезок моей жизни, который я прожил замечательно. Он закончился, а новый начался. Я очень хочу, чтобы ты восприняла все так же, как я».

Как просто. Оказалось, что совсем просто выслушать все это. Только пережить тяжело. Не только мне. Нам обоим. Но в этом Юрген не хотел признаваться. Он хотел уйти из нашего брака так, как выходил из комнаты, когда мы решали неприятные и тяжелые проблемы.

«Ты не оставляешь нам никакого шанса?» — спросила я против своей воли. Юрген хотел ответить, но медлил. Он отвернулся и оставил меня стоять в одиночестве.

Я заметила, что эта часть моего рассказа неприятна Инге, и сказала, что не могла не упомянуть об этой ситуации, иначе она не поймет, что случилось дальше.

— Ну хорошо, — сказала Инга. — Ты действительно верила, что после этого разговора у тебя еще остался шанс все исправить?

— Да, — сказала я, — именно это придавало всему празднику значение чего-то необычного, фантастического. У меня было в запасе еще два дня. Я не хотела ни признаться себе в том, что Юргена на этом балу не будет, ни в том, что он решил бросить меня. Я выбрала костюм продавщицы лотерейных билетов, какой носили в Вене в прошлом веке. Мне был сорок один год, и я очень хотела молодо выглядеть. Этому должно было помочь сиреневое хлопчатобумажное платье в белую полоску, с высокой талией, глубоким вырезом и широкой, украшенной воланами юбкой. На голове у меня была желтая соломенная шляпка с белыми лентами, которые завязывались под подбородком. Из-под нее выбивались локоны светло-каштановых волос. Над этой прической долго трудился мой парикмахер. Лоток для лотерейных билетов, который висел на широких кожаных ремнях, перекинутых через шею, я сделала сама из большой коробки, обклеенной красной фольгой. Я заполнила ее лотерейными билетами, которые надписала в ночь перед праздником. Это были маленькие разноцветные записочки, сложенные вчетверо, пустые и с выигрышами. Каждый гость мог получить хороший приз.

— То есть в самый последний момент ты развила невероятную энергию, — сказала Инга.

— Наверное, это была энергия отчаяния. Холодные закуски удались мне как никогда. Я работала как лошадь, но была словно в трансе. Перед самым праздником мне позвонила Камилла и под каким-то предлогом выпытала у меня, в каком костюме я буду. Я очень разозлилась.

Юрген в тот день, как всегда, ушел в бюро. Когда он прощался, я была в кухне. Он сказал «до свидания», как обычно в последние недели — не глядя на меня, торопливо и смущенно. «Возвращайся пораньше», — попросила я. Он слышал это, так как дверь за ним еще не закрылась.

День прошел незаметно. После обеда Матиас слонялся по квартире, мешал мне, надоедал просьбами. Я пообещала, что он проведет один час с гостями. Комнатные цветы я на время убрала, мебель составила в одно место, служащие фирмы проката привезли смешные, пышно украшенные золотом кресла и столики. В пять часов, когда суета несколько улеглась, Юргена еще не было. Я прошла в спальню, посмотрела, все ли его вещи на месте, но так и не смогла определить это точно. Я приняла душ, прилегла, потом вскочила, выпила рюмку коньяка. Пришел Матиас и спросил, где папа. Я позвонила ему, он подошел к телефону. «Останься», — кричала я в трубку. «Останься», — шептала я. Матиас ушел, хлопнув дверью. Мне хотелось рыдать от гнева, но вместо этого меня стала мучить икота. В семь Юрген все еще не появился. Пришло время одеваться.

— Знаешь, — сказала Инга, — это простая и банальная история, но, когда я слушаю тебя, меня пробирает дрожь.

Рассказывая об этом через столько лет, я испытывала то же самое. Я постаралась преодолеть это состояние и продолжила: