Полгода в заключении (Дневник 1920-1921 годов)

- "Ну, значить вас и отпустят сейчас",- сказал он убежденно и серьезно.

Наконец, в дверях появилась И-на. От радости я замахала рукой. Но за Иной шел все тот же маленький человек с неприятным лицом. Я сразу заметила, что И-на изменилась.

{80} Быстро, не взглянув на меня, она прошла к выходу. Лицо у нее было каменное, как всегда в тяжелые минуты. Я хотела ей что-то сказать, остановить, но она прошла мимо и через минуту исчезла с конвойными. Вызвали мою соседку. Скоро и она вернулась обратно. За спиною шел все тот же неприятный человек.

- "Где Д-а?" - резко спросил он. Я назвалась и пошла за ним. Пройдя небольшую часть коридора, которая показалась мне темной, мы вышли вправо во вторую дверь. Вошли в небольшую комнату. Помню большой письменный стол, два, три стула и клеенчатую лежанку у дверей.

- "Зачем она?" - промелькнуло у меня в голов.

Он сел к столу, а мне предложил сесть против него. Я села и внимательно взглянула на него. Лицо отталкивающее, злое, но не сильное. Что-то путанное и бессмысленное в крохотных чертах лица, в выражении беспокойно бегающих глаз.

Вспомнила И-ну и лицо ее. Что поняла она в этой комнате?

Он поставил ряд вопросов: кто, откуда, адрес, звание, профессия. Усмешку заметила при вопрос: - "Вы, вероятно, дворянка?" - "Да, бывшая". "Кто муж?" - "Где он?" - "Чем был?" - Одним словом, все обычные вопросы.

Я отвечала быстро и охотно, желая быть {81} скоре отпущенной. Он пристально посмотрел на меня, как и я на него, и голос его стал враждебен. Что-то недоброе почувствовалось сразу, но я не хотела поддаться первому впечатлению и продолжала отвечать.

Беспорядочно, стараясь сбить меня, посыпались вопросы, и я скоро заметила, что он все время заглядывает в какой-то большой лист бумаги, сплошь пропечатанный.

Помню неприятное ощущение от этого листа. Уж лучше бы прямо на меня смотрел и спрашивал.

Сбивчиво и долго останавливался он и возвращался к некоторым вопросам, но скоро эти вопросы стали переходить в обвинения.

Я поняла что в этом листе - просто-напросто донос, большой и ложный. "Кто донес?" пронеслось в голов. Понемногу стали определяться и крепнуть обвинения.

1) Передача будто бы мужу важных сведений и документов, когда он приезжал осенью в Одессу.

2) Намерение бежать заграницу - через Румынию в город Милан (почему именно Милан?).

3) Укрывательство больших ценностей.

4) Сношение с разными врагами заграницей. И наконец,

5) Всякие темные дела (продажа золота, жемчужной нити и брильянтового "кулона"). Так было сказано - "кулон" - и цена его.

{82} К этому прибавлено обвинение в спекуляции, в покупке и перепродаже золотых монет.

Ответив на все первые вопросы, я резко отрицала все обвинения. В коротких словах просила меня выслушать.

1) Мужа видела в течение 2-х недель осенью - по частным семейным делам. Военным он не состоит, политикой не занимался никогда. Справку насчет этого навести можно. С ним давно не живу, не переписываюсь и не знаю, где он.

2) Отрицаю всякую мысль о бегстве заграницу, так как бежала бы раньше, когда это было легко. Имела полную возможность и даже паспорт. Теперь ехала в Москву на работу. Везла работы на выставку и для театра. Эти два года все время и без перерыва работала по художественной части. Справиться об этом всем можно в Одессе, Киеве, Москве. Кроме того, прошу внимательно прочесть бумагу с командировкой и письма, которые везу в Москву. Прошу также обратить внимание на то, что у всех нас троих найдено всего 50.000 рублей советскими деньгами, на которые мы не могли бы далеко ухать.

3) Ценностей никаких не имею, так как буквально лишена всего.

4) Спекуляций никогда не занималась. Если продала две-три принадлежавшие мне вещи, принуждена была это сделать; сын и я болели тифом в Одессе, и деньги были необходимы {83} для лечения. Единственное, что отрицала, это продажу названного кулона, - не хотелось подводить того старичка-еврея, которому продала. Имя его было поставлено в донос. Намек о золотых поняла. Действительно, у меня было три или четыре золотых монет, которые я за два дня перед арестом отдала взаймы.

Это было особенно интересно мне тем, что я лишь тогда ясно поняла откуда шел донос. Кроме меня и К. никого в комнате не было в этот вечер. Слышать могли только хозяева квартиры, где мы жили (Как выяснилось впоследствии, это была семья, занимавшаяся доносами в ЧК. Два ее члена были чекистами.).

Вспомнила тонкость стен и мое постоянное недоверие к хозяевам. Подробности были верные; да, действительно, приходили вечером и просили дать взаймы эти деньги. Я дала, но до спекуляции было далеко. Вот весь донос, лживый от начала до конца. Ничего не стоило внимательно отнестись к нему и разобраться, пересмотрев бумаги и письма. Все было бы ясно. Я настаивала на этом. Время уходило. Следователь продолжал читать все новые и новые обвинения. Голос его повышался, лицо краснело, он путался в словах и от этого еще больше злился.

- "Вы уважали бы меня, если б я был с университетским образованием", прокричал он. Я промолчала. - "Не прийдут ваши юристы защищать вас", злобно добавил он.