Поля доброй охоты

Дорога умирала. После того как она снискала славу проклятой, люди, естественно, стали искать обходные маршруты и, конечно, нашли. Теперь проклятие исчезло, но привычка к другим трактам осталась. И некому больше прокладывать колеи, затаптывать молодую поросль, обрубать мешающие ветки. Еще пара лет – и деревца на колее понадобится уже рубить, а не мимоходом наступать на них копытом. Еще лет пять – здесь останутся только две узкие тропинки через густой лес. Десять лет покоя – и исчезнут даже они.

Плохо было то, что после ухода ведуна по этому пути не прошло и не проехало, так получается, ни единого человека. И значит, оставленному Серединым чуру до сих пор так никто и не поклонился.

Олег спешился у знакомого поворота, набросил поводья лошадей на ветку черемухи, отпустил подпруги, достал нож. Возле одинокого идола быстро срезал побеги, расчищая подступы, притоптал траву, убрал с ближних деревьев нижние ветви, протер от пыли и мха глазницы, волосы, деревянные губы. Немного в стороне на проплешине колеи разложил костер, сделал кашу, потом заварил чай из прихваченных из будущего запасов. Поставил к ногам богини миску, кружку с ароматным напитком, добавил кусок купленного в Торжке белого хлеба. Сам сел напротив.

– Приветствую тебя, прекраснейшая из богинь. Надеюсь, ты не в обиде, что так получилось с твоим изваянием? Кто же знал, что смертные забросят эту дорогу? Я думал, ты станешь покровительницей пути, а оказалось, ты стала покровительницей глухой чащобы. Да и о том никто не ведает. Ты напрасно давала идолу свое благословение. Прими за то мое покаяние. Виноват.

Он поджал ноги, устраиваясь поудобнее, придвинул миску.

– Зато теперь нам здесь никто не помешает. Можем посидеть вместе за угощением, наедине, любимая моя…

– Как ты назвал эту деревяшку? – вкрадчиво поинтересовались над его головой.

– Именем великой Мары, прекраснейшей среди богинь и богини среди красавиц, – не сразу ответил ведун.

– Нет, хитрец, только что ты говорил совсем другое. – Женщина вышла вперед, в этот раз на ней был простенький выцветший сарафан. Из-под белого платка свисала длинная русая коса. – Как ты меня назвал?

– Я назвал тебя самым прекрасным из порождений вселенной, великая Мара. От твоего взгляда у мужчин замирает сердце, твой голос порождает безумные надежды и желания, твоя улыбка затмевает весь мир. Ты само совершенство. Твои брови красивы, словно полет стрижа, твои волосы текут сладострастием грез, твои уши изящны, словно поднявшийся к солнцу хлебный росток, твой подбородок словно высечен из…

– Нет, перестань! – вскинула руки Мара. Платок на ее голове провалился в волосы, белоснежной волной прокатился вниз, превращая богиню в блондинку, та же волна сделала сарафан алым платьем с разрезом сбоку, из которого выступала изящная, чуть смуглая нога в плотно облегающем мягком замшевом сапоге. – Твои слова вызывают у меня странные чувства. И я не уверена, что они полезны. Зачем ты вообще вернулся, смертный? Ведь я отпустила тебя домой.

– Для меня нет дома там, где нет тебя, прекраснейшая из богинь. Ты самая желанная из всех, кто рождался в этом мире. Жить там, где нет тебя, страшнее смерти.

– Ты лжешь, мой витязь, – покачала она головой, с неким удивлением рассматривая свои тонкие пальчики. – Но почему-то я не испытываю гнева. Продолжай.

– Я готов заплатить любую цену, лишь бы каждое утро видеть твое лицо, твои плечи, твои бедра, целовать твои губы и глаза, слышать твой голос, касаться твоих рук, гладить твои волосы.

– У этой мечты нет цены, мой бедный витязь, – вновь покачала головой богиня, и ее глаза из черных стали голубыми, а волосы золотистыми, словно колосящееся поле. Платье поджалось и обернулось полупрозрачным шелком. – Даже у себя в Золотом мире я не бываю так часто, и тамошние обитатели не всегда могут видеть меня хотя бы раз в несколько дней. Где уж случиться подобному чуду в иных местах? Однако я знаю, что ты вспомнил обо мне не от пустой скуки. Сказывай, чего желаешь от своей покровительницы?

– Я хочу знать, что нужно сделать, чтобы обнимать тебя и целовать и уцелеть при этом!

– Умри, – посоветовала богиня. – Только испившие мою чашу могут не опасаться моих объятий. Ибо нельзя умереть дважды. Твои надежды призрачны, мой витязь. Оставь надежды и скажи, зачем ты звал меня на самом деле?

– Ответь, почему не умирает девочка по имени Сирень, выращенная в этом лесу волками?

– Эта маленькая злобная тварь? – Волосы Мары почернели, а платье стало длинным и темно-зеленым, из тяжелого бархата. – Я не хочу брать ее к себе. Мой Золотой мир – это место веселья и радости. Она слишком ненавидит людей и испортит бытие моим подданным. При сем она слишком сильная и хитрая колдунья, чтобы сгинуть на Калиновом мосту. Боюсь, река Смородина не сможет ее остановить. Ну ее, зачем рисковать? Пусть мается здесь.

– Но здесь из-за нее мучаются совсем другие, ни в чем не повинные люди!

– Тем радостнее и желаннее станет для них моя чаша, – улыбнулась Мара, снова становясь рыжеволосой и кареглазой, платье же облегчилось, превратившись в тогу.

– Как можно с ней справиться?