Поля доброй охоты

Объяснение хозяина постоялого двора оказалось на удивление точным. Выбравшись из пригородных слобод, уже через полчаса Олег вместе с трактом отвернул от Великой, по песчаному броду пересек речушку, не замочив даже стремян, и оказался на развилке. Повернув влево, он перешел на рысь, через час миновал еще одну слободку, ощетинившуюся множеством толстых печных труб и далеко пахнущую гарью. За селением Середин дал скакуну роздых, незадолго до заката миновал одинокую боярскую усадьбу, проводившую его конским ржанием да собачьим лаем, перебрался через ручеек и отвернул вдоль него вправо. Добравшись до реки Черехи, остановился в редком осиннике, на лужайке, расседлал коня, отер травой, напоил, спутал ноги и пустил пастись.

– Ветер по листве, шаги по траве, взгляд по небу, дыханье по тишине… – наговорил ведун привычные слова, обращаясь к местным духам, и еще не успел закончить заклинание, как по траве пробежался ветерок, скользнул округ, словно оценивая гостя, и опал вниз. Колыхнулись ветви деревьев, качнулись стебли трав. Полевики и травники приняли его. А может статься – и здешняя берегиня, если она обитала на этом лугу.

Сберегая землю, Олег разложил костер у самой реки, на вымытом водой песке, оставил под кустом чашку с пряным отваром, заменяющим здесь чай и кофе, накрыл ломтиком еще свежего псковского хлеба. Потом порылся в мешке, нашел моток толстой рыболовной лески, натянул между осинами в проходе, через который въехал на лужок, и в просвете напротив, закрепив на кончиках нижних гибких веток.

Он успел отвыкнуть от одиноких походов через дикие места и опасался, что разбаловался, перестал спать достаточно чутко, чтобы услышать подкравшегося зверя или человека.

Конечно, можно понадеяться на берегиню или на то, что духи предупредят, но… Но от помощи духов Середин тоже успел отвыкнуть.

Однако ночь вернула его к блаженному ощущению близости с миром родной земли. Это был первый за много месяцев сон, когда травы и листва умиротворяли путника своим шепотом, когда ночная прохлада не пыталась пробраться к нему в спальник, а ветер гладил его губы и щеки нежными, убаюкивающими прикосновениями. Или, может быть, не ветер? Может, это берегиня, верная своему обычаю, успокаивала его, ласкала и пела свою чудесную колыбельную.

Уже ради одного этого наслаждения и то стоило возвращаться сюда…

Поутру хорошо отдохнувший Олег снова поднялся в седло и двинулся дальше по узкой колее, накатанной телегами, – между осинниками, сосновыми борами и березняками, по большей части вдоль берега Черехи, но нередко вместе с дорогой спрямляя путь между петлями русла через поросшие медовыми травами холмы или черные непроглядные ельники.

К полудню он миновал деревеньку на четыре плотно стоящих дома, спустя пару часов – еще одну. Дорога по виду своему почти не изменилась, однако вслед за очередным поворотом реки менять своего направления не стала, а прямолинейно ушла в сосновый бор, где земля вместо травы сплошь поросла серым мхом. Потом все чаще стали попадаться ели, через пару верст впереди открылась просека… И дорога оборвалась.

С немалым трудом найдя между пнями заваленные хвоей и ветками тележные колеи, ведун продолжил путь, пробился через молодой ельник, а дальше непостижимым образом дорога сузилась до ширины тропинки, словно телега неведомого крестьянина плавно сделалась одноколесной. К счастью, тропинка оставалась нахоженной, видна была прекрасно и вела в нужном направлении. То есть в самом худшем случае через пару дней он все равно наткнется на полноводную Порусью. А вдоль рек, как правильно заметил хозяин постоялого двора, деревни всяко найдутся. Там и о пути можно будет спросить.

Между тем пробираться вперед приходилось по густому тенистому лесу, время от времени перепрыгивая через поваленные деревья. Пару раз ведун был вынужден даже спешиваться и обходить слишком высокие препятствия, ведя скакуна в поводу. И хотя тропинка оставалась хорошо различимой, особой пользы от нее не было.

Наконец Олег увидел справа от себя просвет, повернул туда и вышел на влажную прогалину, густо поросшую папоротниками и осокой, окруженную ивняком и ольхой. Буйство зелени объяснялось не столько просветом между кронами, сколько небольшим родничком, бьющим на краю низинки.

«Не оазис, конечно, но жить можно, – решил Середин и спешился. – Коли что получше искать, можно и вовсе без ничего остаться».

Он отпустил подпруги, снял с луки мешки с припасами, затем седло и узду.

– Заправка, дружище! Наслаждайся.

Солнце было еще высоко, но у Олега не было выбора: лошади нужно есть, причем брюхо она набивает довольно долго. А потом еще и спит. Здесь ей есть чем подкрепиться, а что там будет впереди – неведомо. Лучше не рисковать.