Поля крови. Религия и история насилия

Хотя о религии здесь речи не было, многие израильтяне восприняли такой поворот судьбы как чудо – сродни переходу через Чермное море{1451}. Особенное значение они придавали завоеванию Старого города, закрытого для израильтян с 1948 г. Когда в 1898 г. сионистский идеолог Теодор Герцль посетил Стену Плача, последний остаток Иродова храма, ему было неприятно видеть, как евреи малодушно льнут к ее камням{1452}. Однако в июне 1967 г. опаленные боями десантники и их атеистические офицеры прижимались к Стене и плакали – сакральная география мигом преобразила их секулярность. Как мы уже видели, национализм легко переходит в квазирелигиозный пыл, особенно в минуты повышенного напряжения и эмоционального накала. Преданность Иерусалиму тысячелетиями играла огромную роль в еврейской идентичности. Задолго до того, как люди научились картографировать местность, они определяли свое место в мире через духовные и эмоциональные ориентиры, ощущая неодолимое притяжение к некоторым местам. Израильский опыт 1967 г. показывает, что мы не полностью десакрализовали мир{1453}. «Верования» солдат не изменились, но Стена Плача пробудила в них нечто сродни переживанию сакрального: «нечто большое, страшное, неотмирное»{1454}, но и «узнаваемое подобно старому другу»{1455}. У Стены была судьба, похожая на их судьбу: она также едва избежала гибели. «Больше уничтожения не будет, – сказал солдат, целуя камни, – и Стену больше никогда не оставят»{1456}. «Больше никогда» – после холокоста эти слова повторялись евреями вновь и вновь. Сейчас их повторили генералы и солдаты. И впервые в сионистской риторике заговорили о «священном городе». А ведь согласно древней сакральной ближневосточной географии, «священным городом» никто владеть не вправе, ибо он принадлежит божеству: Мардуку, Ваалу или Яхве. «Градом Давидовым» правил Яхве со своего престола в Храме, царь же был его помазанным представителем. Иерусалим не становился частной собственностью правителя, а оставался «святым» (кад'oш), «отделенным» для Яхве. Однако, когда эмоции, связанные с сакральной географией, смешались с израильским секулярным национализмом, с его упором на территориальную целостность, политики уверенно декларировали, что Иерусалим принадлежит только израильскому государству. «Мы вернулись в наши самые святые места, – сказал секулярный военный Моше Даян, – мы вернулись и больше не оставим их»{1457}. Это закрыло путь компромиссам. Хотя международное право запрещало постоянную оккупацию территории, захваченной во время вооруженного конфликта, Абба Эвен (посол Израиля в ООН) заявил, что Иерусалим «лежит за пределами всяких секулярных соображений; он предшествует им, стоит над ними и будет после них»{1458}.

Сакральная география Израиля также имела выраженный нравственный и политический аспект. Израильтяне называли Иерусалим городом «шалома» (то есть мира, целостности), но, согласно Псалмам, в Иерусалиме не будет мира без справедливости (ц'eдек). О царе сказано: «Да судит нищих народа, да спасет сынов убогого и смирит притеснителя»{1459}. На Сионе Божьем не должно быть насилия и угнетения: он должен стать безопасной гаванью для бедняков (эвьоним). Но когда «святость» Иерусалима смешалась с секулярным национальным государством, его палестинские жители стали уязвимым меньшинством, а их присутствие – помехой. 10 июня 1967 г., после подписания перемирия, 619 палестинским жителям квартала Мограби, примыкавшего к Стене Плача, дали три часа на эвакуацию. Затем, в нарушение международного права, пригнали бульдозеры и срыли этот исторический район, один из самых старых иерусалимских вакуфов. 28 июня израильский кнессет формально аннексировал Старый город и Восточный Иерусалим, объявив их частью государства Израиль.